— Давай хотя бы посмотрим, — предложил Мари Дитмар, и они пошли посмотреть.
Они смешались с толпой быстро и качественно, и уже через пять минут Мари забыла, зачем пришла, подхваченная и заворожённая этим духом протеста и единения. Это было чудовищно странно: она была им чужой, но притом совершенно своей. Её поддержали, когда она оступилась, и не только Дитмар, предложили воды, когда она закашлялась от табачного дыма, и даже посоветовали уйти — как будто бы даже по-отечески, а не с привычным мужским самодовольством. Мари осталась, хотя и не стала рвать голос на лозунги, и даже попросила закурить, а потом их с Дитмаром разъединила толпа, и Мари осталась как если бы в стороне.
Со стороны толпа выглядела неделимой. Со стороны в ней было проще вычленить чужих, и человека с полувоенной выправкой, как будто бы кричавшего громче и яростнее всех, Мари заметила скорее сердцем, чем разумом. Хотела догнать Дитмара и предупредить, но не успела. Обернулась, впустую пытаясь стряхнуть руку с запястья:
— Вы?
А Мари ведь было так весело!
Там, уже за её спиной, судя по звукам, кирпичами били окна и людей, но эти звуки становились с каждым шагом лишь тише. И вот выстрел — сперва один, такой оглушительный, а потом несколько, как будто бы незаметных, и крики.
Мари улыбнулась.
— Если будем так и стоять, скоро нас сметут.
Люди ведь наверняка побегут сюда — вряд ли Баум выкрал её каким-то новым, прежде не существовавшим маршрутом. Он вёл её в тишину, к безопасности, и туда же побегут остальные. Кто-то уже бежал, и безо всякой тоски Мари подумала о холодном душе, который не помешал бы ей после во всех отношениях жаркого дня.
— Значит, встречу рассвет на берегу, — Мари беспечно пожала плечами и сразу же сморщила нос: купального костюма у неё при себе не было, да и сушить волосы после было бы слишком холодно. — Хотите присоединиться?
Конечно, Баум был женат, но Мари ведь звала его не для этого.
Для этого ей полагался хотя бы жених. Кто-то вроде Дитмара, если бы тот не был так увлечён самим собой. С другой стороны, в чём-то его эгоизм был даже удобен. Мари могла не беспокоиться, выдумывая оправдания и отговорки.
— Говорят, по утрам Альтона просто потрясающая.

Отредактировано Marie Stahlbaum (2020-11-21 00:06:50)

— Не для всех, — отозвалась Мари, намеренная получить как можно больше удовольствия и от случавшегося сейчас, и от последствий этого.
Никогда раньше с Мари не случалось такого (или почти никогда): смерть не подходила близко, даже не давала о себе знать через друзей и знакомых, словно Мари вовсе была той не интересна. Сейчас, когда кто-то умирал совсем рядом, за пару улиц от Мари, Мари чувствовала себя удивительно живой. Мир вокруг застывал, будто бы в формалине, чтобы Мари могла рассмотреть его лучше: Мари видела страх на лицах немногочисленных спешивших туда и отсюда, предугадывала возможные столкновения, уходя от них заранее.
Что-то странное, по-детски жестокое грызло Мари изнутри. Ей не хотелось покидать эпицентр событий, как не хотелось смотреть, как его покидали другие — будто бы балансировавшая на стыке граней собственного "я", Мари готова была в любой момент остановиться и остановить толпу вместе с собой, развернуть эту толпу, вдохновить её не к побегу, но к подвигу, заставить последовать за собой и умереть за себя.
От падения Мари удерживал только Баум. Она смотрела в его спокойное, ровное лицо, ощущала крепкую хватку на собственном запястье и шла за ним, не без сожалений уходя всё дальше от опасностей снаружи и опасности внутри.
— Вы здесь не первый раз, да? — отметила Мари в середине пути, совершенно не следя при том за дорогой — только за затихающим гулом стрельбы и лицом своего профессора.
Наверное, ей должно было волноваться или даже бояться, если и не за Дитмара, то хотя бы за себя, но... Мари чувствовала себя в безопасности рядом с Баумом и плевать хотела на Дитмара — они познакомились только этим утром, и его жизнь не значила совершенно ничего. Там, в центре, сегодня умерли бы многие, которых она не знала, не переживать же ей было за каждого.
За свои вещи в гостинице она тревожилась больше.
— Я решу это утром, — пообещала Бауму Мари и едва поморщилась: потянуло холодом с воды, а значит, река была уже близко. — Я видела на площади человека... — Мари осеклась, не уверенная, будет ли Бауму интересно, но решила, что он всё же должен был знать. Хотя бы то, что она тоже знала.
— Это возможно, чтобы в толпе были провокаторы?
Возможно, конечно, что Мари ошибалась. Но если нет, как ей было к этому относиться?

Отредактировано Marie Stahlbaum (2020-11-21 15:27:03)

— Но они ведь не берутся из ниоткуда, — только и успела заметить Мари, а потом Баум взял её за руку совсем иначе, и Мари провалилась.
В детстве она часто видела отцов, вот так ведущих куда-то своих дочерей. Те тоже разговаривали, точно также беззаботно, и их всегда было так много вокруг, что Мари и не знала, куда от них деться. С годами их стало меньше, но Мари всё равно продолжала их замечать, и каждый раз, буквально каждый раз, отворачивалась, чтобы не накричать. Теперь, когда Мари была на их месте, ни отворачиваться, ни кричать не хотелось, и, едва сжав ладонь Баума своей, Мари подняла на него потемневший взгляд.
Ни следа дочерней любви в её лице не было.
— Спасибо, — Мари, наконец, выбралась, и с удивлением отметила, как просел обычно уверенный голос.
Дальше она шла молча, думая о тех, с кем могла бы быть сейчас там, кем могла бы стать для них. Дважды споткнулась, каждый раз наталкиваясь на руку Баума как впервые, и даже там, на набережной, едва Баум отпустил её, встала рядом, но как будто бы и не с ним.
Что-то очень важное Мари оставила позади, там, среди толпы, разбегавшейся в разные стороны под свои же крики и по своим же телам. Мари так хорошо представляла, что там происходило, что ей уже начинало казаться, что она была там.
Но она ведь была там! Безоружная, окружённая врагами, босая на одну ногу. Она оставила там туфельку и кое-что ещё, очень важное.
Мари должна была вернуться назад и проверить это, немедленно, сейчас же, сею же секунду, или...
Голова закружилась.
В одиночные выстрелы и редкий звон стёкла вплёлся звон металла, из-под запахов воды и масла пробились хвоя и порох, и всё это стало слишком похоже на старый, давно забытый сон, который она не видела уже много лет.
Ей следует вернуться — это всё, что Мари разобрала.
— Мне нехорошо, — Мари, белая как мел и слепо глядевшая куда-то перед собой, сделала шаг назад. И ещё один.
Крыса, сидевшая под досками у воды, посмотрела на неё с любопытством.

Словно новорождённая, Мари делала первые неуверенные шаги к выходу из старого сна. Рука, державшая её руку, была по-человечески мягкой и тёплой, и от того, кто вёл её за собой, пахло не деревом, а табаком, но слабо, едва уловимо.
В ушах ещё звенело, когда Мари обнаружила себя с горячим чаем в не по-летнему озябших руках. Сердце, встревоженное памятью, постепенно затихало.
— Голова болит, — тускло призналась Мари и огляделась.
Вокруг был июль. Редкая трава у воды зеленела из-под песка, в тишине накатывала блестевшая солнцем вода, и крыса в десяти шагах от них была только с одной головой. Брезгливо скривившись, Мари отвела взгляд. Подула в чашку перед тем, как сделать глоток, и сморщила нос: горячо.
Странное ощущение отступило, оставив за собой только слабость. Мари уткнулась лбом в чужое плечо, вдохнула зацепившуюся за одежду смесь парфюма и дыма, выдохнула:
— Спасибо.
Это было так непривычно — не быть одной, когда плохо. Мари была искренне благодарна Бауму за то, что не оставил её, что сидел рядом и главное — за то, что молчал, потому что отвечать на вопросы она не готова была даже себе.
— Со мной никогда ещё такого не было, — Мари подняла к Баума ставшие вновь сухими глаза, отстранилась, крепче сжимая пальцы на крышке термоса. — Наверное, это всё от волнения.
Хотя там, в предсмертной людской суете, Мари была совершенно спокойна, готовая встретить опасность лицом к лицу. Ей стало хуже после, когда всё прошло, и было очень страшно сейчас.
То, как она чувствовала себя — это было не нормально, но сама Мари... Мари должна была быть нормальной. Она просто перенервничала, с девушками такое случалось. Она ведь никогда не оказывалась так близко к смерти.
Всё дело в этом, и только, а она — совершенно здорова. Крыса с семью головами ей могла привидеться разве что в бреду, и, осторожно взглянув в сторону досок, Мари убедилась в этом снова.
Она была здорова, и точка. И из ситуации, в которой Мари оказалась, тоже можно было извлечь пользу.
— Пожалуйста, посидите со мной ещё, — уже увереннее попросила Мари. Мазнула взглядом по обручальному кольцу на чужой руке прежде, чем снова осторожно развернуться к чужим объятиям.
Мужчины прежде не держали её вот так. В чём-то это было даже приятно.

Отредактировано Marie Stahlbaum (2020-11-21 20:29:35)

— Да, — вздохнула Мари. — Будет.
Опыт в самом деле был полезным, с какой стороны ни посмотри, но Мари не могла не думать о том, что можно было бы получить больше. Можно было бы зайти дальше, не просто подглядеть за смертью в замочную скважину, но встретить её лицом к лицу. Как бы Мари чувствовала себя тогда после, лучше или хуже, чем сейчас? Ушла бы в вызванный стрессом морок окончательно, или, наоборот, никогда бы не посчитала его чем-то уже знакомым?
Узнать это уже не представлялось возможным, по крайней мере сейчас. Мари, не любившая копаться ни в себе, ни в своём прошлом, дала себе слово обдумать произошедшее позже, потому что настоящее было важнее. В настоящем был её профессор, делившийся с ней человеческим тёплом добровольно, державший её до того за руку, будто маленькую, и вытащивший её из опасного места, хотя мог бы уйти. Возможно, Мари всё же что-то значила для него.
Хотя бы для него.
Если он всё ещё держал её в этих полуобъятиях, может быть, тоже на что-то надеялся?
До этой минуты Мари не думала о Бауме как о мужчине, с которым могла бы быть близкой — только раз ощутила что-то, когда он взял её руку, — но теперь её сердце как будто бы билось чаще. Раньше оно волновалось только рядом с крёстным, но это было ужасно давно, и Мари так хорошо справилась с этим сама, что не стоило и вспоминать. Тогда Мари ни разу не дала крёстному и шанса догадаться о её чувствах, но сейчас...
Неуверенной рукой Мари отставила чашку на скамейку рядом с собой, сцепила на коленях руки, выпрямляясь. Закусила губу, глядя перед собой и словно пытаясь оценить себя со стороны.
Совершенно ясно было, что Мари была моложе и наверняка привлекательнее жены профессора. У них ведь уже были дети, а от родов, говорили, портилась фигура; у Мари же был только спорт. С другой стороны, её же юность могла её подвести: она не интересовалась мужчинами прежде, если не считать герра Дроссельмейера, и, хотя некоторый опыт в поцелуях у неё был, этого могло оказаться недостаточно. Сейчас Мари уже жалела, что не зашла дальше ни с одним из своих поклонников.
Но ведь эти поклонники были, и в их числе были даже ровесники профессора. Мари нравилась многим мужчинам, и наверняка нравилась самому профессору: он спас её, он взял её за руку совершенно особенным для неё образом, он попытался напоить её коньяком и, наконец, он всё ещё сидел рядом и пытался говорить с ней. Может быть, просто не мог решиться?
Мари решилась вместо него: развернулась к своему профессору лицом и, дотянувшись пальцами до едва шершавого подбородка, мягко прикоснулась поцелуем к сухим губам.
— Я ведь вас так и не поблагодарила, — тепло улыбнулась Мари, накрывая ладонью обручальное кольцо на чужих пальцах. — Простите.
И Мари потянулась поцеловать его ещё раз.

У Мари было много аргументов «за» — она была молода, хороша собой и не побоялась сделать первый шаг. Её не волновали ни разница в возрасте, ни наличие у Баума жены и детей, и она не собиралась разбивать его семью. Он не нужен был ей целиком, как муж — он нужен был Мари как человек, который будет заботиться о ней добровольно, как он делал это сейчас. Сейчас он поддался моменту, а ей нужны были гарантии, что это будет повторяться снова, изо дня в день.
Но ни гарантий, ни даже обещаний Баум Мари не дал и давать не собирался.
— Нет, — качнула головой Мари, за запястье убирая его руку от своего лица, и спокойно закончила:
— Но я вас поняла.
Баум ей отказал. Отказал прямо, не давая надежды, и с одной стороны это было даже честно по отношению к ней. С другой... С другой стороны Мари стоило раньше понять, что она надеялась зря.
У Баума во взгляде не было ничего, что можно было бы снова принять за заботу: он сожалел, что она это сделала, не более того. Не хотел усложнять, по крайней мере не ради неё.
Очевидно, Мари просто была не создана для того, чтобы её берегли, и с этим ей ещё только предстояло научиться жить. Она уже сделала первый шаг: вновь уткнулась лбом в его плечо, прячась от этого мира. Попросила:
— Вы всё равно не уходите. И не будем об этом.
В следующие полчаса Мари всхлипнула только один раз и очень тихо, а после — уснула, как умеют только дети, чтобы, едва стемнело, вцепившись в Баума, очнуться от ночного кошмара.
— Крысы, — хрипло выдохнула она, поднимая к Бауму расширенные в ужасе зрачки. — Везде.
Семь голов, и Мари уже видела их раньше. Мари уже видела их в детстве, но сейчас её трясло снова.
Сколько лет прошло с того кошмара, пятнадцать?
— Их надо убить.

Отредактировано Marie Stahlbaum (2020-11-21 23:06:38)