Венди не поняла ровным счетом ничего. Пришла домой, сняла шляпку, увидела в своей квартире фею Тинкер Белл. Ту самую. Из своего сна. Только вытянувшуюся в человеческий рост, но не узнать феечковое личико было невозможно. С той самой минуты Венди почти все время провела с приоткрытым ртом, и ей казалось, что она в кино, смотрит картинку, одну из недавних, которые уже вышли в цвете. Задать вопросов она тоже не успела, потому что вдруг невероятно важной стала зеленая дверь в кладовку.

В этот момент спокойствия и даже невозмутимости ей придавали два обстоятельства — то, что с Майклом что-то случилось, и что Элис что-то в ситуации понимает. Мир может скатиться в полный хаос, реки повернуться вспять, но каким-то непостижимым образом Элис Лидделл будет в курсе, иметь инструкции на этот счет, чаще всего ее собственного авторства. Потому Венди кивала. Взгляд ее все еще отображал замешательство, и, в идеале, она хотела бы подготовиться, взять набор первой помощи, что-то в этом роде, но к тому, что оказалось за зеленой дверью готовки, подготовиться было решительно невозможно.

Для начала, там был открытый воздух, хотя где бы ему поместится в лондонской квартире. Но Венди снова только кивала. Элис, очевидно, может это объяснить, а значит, это можно понять и эта информация ею проверена, можно не сомневаться. Значит, нужно верить и думать о том, что Венди было нужно найти.
Мысли еще путались, но она знала, что нужна помощь. А в помощи Венди отказывала редко.
Она нажала на ручку двери. Теперь за ней оказалась комната. Но не кладовка в лондонской квартире, и не коридор. Венди никогда не была в этой комнате, огляделась, и увидела фигуру, склонившуюся над свертком на кровати. В комнате стояла тишина. Та самая, особенная, когда взрослый просит весь мир замереть, чтобы его ребенок поспал.

Отпускать ручку двери она еще опасалась, но переступила порог. Очень негромко произнесла:
— Прошу прощения...

Еще меньше понимала медсестра из Лондона, которая оказалась ночью на одинокой ферме в Нормандии. Венди даже еще не знала, что она на одинокой ферме в Нормандии. Человек, который нашелся в этом незнакомом ей доме, не казал ни агрессии, как будто даже не удивился ее появлению. Больше того, он узнал ее и назвал по имени — Венди хмурилась, определяя акцент, как французский, и пытаясь хоть что-то понять. Ее французский несколько заржавел с тех пор, как она его учила, а после мало использовала...

Увидев свой портрет, Венди почувствовала, как защипало в глазах. Взяла фотографию, надпись на обороте была та самая, и сделана ее почерком. Теперь защипало и в носу, и в горле. Переведя взгляд обратно на совершенно незнакомого человека, Венди углядела, что еще у него есть.
— Эм... Puis-je..? — голос ее дрогнул, когда она указала на куртку.

Куртку она тоже помнила. Прижала к себе, наклонилась к воротнику вдохнуть запах, и чуть не расплакалась. Но все же сдержалась и снова подняла влажные глаза на француза.
— Comment... — она нахмурилась вспомнить глагол и спряжение, посмотрела перед собой, в голове все запуталось и расстроилось, и вспоминалась только песенка "Frère Jacques", — Non... Où l'avez-vous obtenu?

Слушая рассказ, Венди поглаживала куртку, как кота, или как будто сам Уилл был в комнате, сидел на полу возле ее кресла и опирался о ее колени плечом. Она и вправду не задавала вопрос, что стало дальше. Вероятно, хозяин этого дома не знал. Иначе бы упоминал, что Уилл возвращался. А уж что было в Париже, да и добрался ли Роджерс...
Венди не спрашивала, потому что, по хорошему, знала, чем эта сказка заканчивается. Смертью, слезами, колыбелькой, которую... Котору она кому-то отдала? Продала? Элис взяла на себе некоторые хлопоты, Венди плохо помнила ту неделю, когда перебиралась из квартиры Уилла обратно к родителям, и там она проплакала еще неделю. А сейчас уже не плакала.
Хорошо, что француз не знал, как Уилл умер. Венди, поскольку даже не законная жена, не имела права знать многих деталей о его работе, и никогда не требовала их. Ей даже приятно было послушать рассказ, маленький эпизод из жизни Уилла, потому что услышать рассказ о его смерти она бы не перенесла.

Она старалась смотреть на спящего ребенка, и задавить ком в горле. Пара слезинок прокатились по ее щекам, но она быстро вытерла их. Извинилась и поблагодарила хозяина дома. Помолчала, как будто не зная, что делать теперь. Очень эгоистично с ее стороны — она ведь здесь по делу!
— Прошу прощения, — Венди говорила так же медленно, вспоминая слова и артикли на ходу, и села ровнее, более взволнованно, — Мне... Я получила сообщение... Что-то случилось с моим братом. И... И я попала сюда?..

Венди не была уверена, знает ли француз, что в его комнату ведет дверь из лондонской кладовки. Косвенно. Не была уверена, воспримет он ее сумасшедшей, а если и нет... И если он попытается объяснить этот феномен на французском... Лучше потом спросить у Элис.
— Майкл? Майкл Дарлинг? Он... — в слове "пилот" требовалось переставить ударение, — Пилот... Военный самолет? Как я поняла... Случилось несчастье, может, где-то неподалеку... Вы не встречали его?

Майкл попал в Нормандию — то, что этот самый дом стоит в Нормандии, выяснилось еще из рассказа о куртке Уильяма, — здесь встретил еще какого-то незнакомого человека, который оставил визитку на имя Рэймонда Жавера и... Ушел. Венди не показала этого толком, но как-то растерялась. Ей требовалось переварить слишком много. Вытянувшуюся в человеческий рост Динь-Динь, слова Элис, зеленую дверь собственной кладовки, встречу с неизвестным французом у него же дома, в настоящей всамделишной Франции, информацию, что Динь-Динь не обманула и не померещилась, что Элис и впрямь была права, когда говорила, что через двери можно попасть куда угодно... И незнакомое имя, которое теперь сопровождало ее брата, предположительно, вместе с прилагающимся к этому имени человеком.

Венди себя чувствовала... Как в какой-то странной, взрослой версии Неверленда. Все запутанно и чудесато, но совсем не по детским законам. События несутся как во сне, и по такой же логике, только это беспечное приключение ребенка, а тревожные метания взрослого ума.
Поблагодарив Антуана еще раз, забрав визитку, Венди помолчала, пытаясь понять, что делать дальше. Она ведь даже не спросила Элис, как ей попасть назад, к себе в кладовку! То есть, в квартиру... Снова зайти в ту дверь, но если она привела ее в Нормандию, то в следующий раз куда? Хорошо, если в Лондон, а если в Германию?..

Ребенок на руках Антуана тихонько закряхтел во сне, ворочаясь в пеленке, но мгновение спустя снова затих, вероятно, устроившись удобнее. Дети — это просто и понятно. Особенно, когда они мирно спят. Венди знала, что Франция уже в оккупации, британцы боялись той же участи, но со слов и настроения месье Фере она делала вывод, что он не сторонник своих оккупантов.
Не найдя, как позаботится себе, что предпринять дальше для себя, для Элис, для Майкла, Венди по привычке предложила помощь малознакомому человеку.
— У вас очень милый ребенок, — заметила она не без грусти в голосе, сжимая куртку Уилла, — Вы... Вам безопасно здесь?
Она огляделась, пытаясь оценить обстановку.
— Если... Если вам что-то нужно, быть может... Я могу попасть сюда снова. Принести вам что-нибудь? Или хотите...
Венди как будто не могла успокоиться без того, чтобы хоть что-то сделать. Даже пересела ближе к краю кресла.
— Вы знаете... Я не знаю, как мне это удалось, но я попала сюда из Лондона и у меня заняло это меньше пяти минут, — она посмотрела на дверь, в которую зашла, — Если хотите... Мы можем пойти туда, в Лондон, мы можем запросить для вас убежище. В Лондоне сейчас неспокойно, но... В Шотландии тихо. Вы вместе с малюткой можете осесть в Шотландии, есть программы помощи, ведь у вас ребенок...

— Могу, — выдохнула Венди, даже не задумываясь.
Так же машинально она завернула ребенка в куртку Уилла, так же машинально кивала на слова Антуана, так же машинально шевелила губами, повторяя все, что он говорил, уже на английском. Ривка, тринадцатое сентября прошлого года, Антуат Фере и Рахель Либерман...

Подставила плечо и повела им, чтобы мешок повис удобнее. Она не видела, что Антуан собирал, но была уверена, что если чего-то не хватает, можно собрать с Лондона по нитке. Венди смотрела на ребенка, и глаза ее слезились, она не знала почему.

Потому что это было ужасно. Все это было ужасно. Мать девочки, убитая только за то, что она еврейка, одинокий отец, который в отчаянии верил незнакомой женщине, каким-то образом попавшей в его дом, то, что ребенка нужно спасать, потому что ему угрожает опасность за провинность рождения. Венди не спрашивала, почему Антуан не хочет пойти. У мужчин иногда не нужно такое спрашивать.

— Мистер... Месье Фере, — голос Венди был еще тверд и смотрела влажными глазами очень внимательно, — Как только сможете попасть в Лондон, ищите меня, Венди Дарлинг, или Элис Лидделл. Элис... Лидделл. Она работает в военном министерстве. Я — в госпитале Святого Бартоломью. Сент-Бартоломью. Мы дадим знать кому-нибудь, кто сможет подсказать вам, где Ривка, если мы не...

Заканчивать она не стала.
Когда Элис объяснит ей про двери, Венди может и раньше принесет Антуану весточку. Записку с адресом. Может быть, расскажет ему про двери... Нет, это нужно думать потом. Когда ребенок будет в безопасности, когда Венди хоть что-нибудь поймет, кроме живого комочка, который прижимала теперь к груди.

Осторожно высвободив одну руку, она накрыла ею ладонь Антуана на голове Ривки и улыбнулась:
— Vive la résistance.

Так, а что же дальше? В дверь. Венди думала о доме, о Лондоне, об Элис. Майкл ушел с кем-то, живой и здоровый. Живой. Это главное. Нужно перегруппироваться, что-то понять, и попробовать снова. Сперва закрыть глаза и попасть через дверь в Нормандии... Не в Нормандию. В этот раз Венди снова огляделась лишь мельком. Она не понимала, и понимание следовало отложить до момента, когда от нее не будет зависеть маленькая Ривка. Элис говорила, думать о том, что нужно более всего — в Лондон.
И Венди вышла в Лондоне. Не в свою кладовку, но она узнала улицу, и от нее было не очень далеко до дома. Все это время она что-то говорила Ривке. Что ей понравится в Лондоне, и в Шотландии, или просто у семьи за городом, которая примет ее на воспитание, как множество лондонских детей. Что война кончится и папа вернется за ней, и они будут вместе, в мире, полном мира и покоя. Пока еще это тоже была сказка, но ее необходимо было рассказать.

До возвращения Элис прошло много времени. Венди в общих чертах рассказала матери, что с ребенком нужно было помочь и иначе было никак. Миссис Дарлинг не имела ничего против, наоборот, впервые по настоящему ободрилась с момента похорон мужа. Когда в замке повернулся ключ, Венди, держа на руках Ривку, выглянула встретить Элис.

— Это Ривка, — Венди представила сверток Элис по всем правилам этикета, — Она любит, когда ее щекочут. Но сейчас она успокаивается ко сну, поэтому демонстрацию мы проведем попозже. Ривка, это тетушка Элис. Когда ты немного подрастешь, она научит тебя правильно общаться с мальчиками.

Сбудется это или нет — не имело значения. Сейчас этот ребенок на руках у Венди, и та, пока не найдет другие добрые доверенные руки, будет вести себя так, как будто это ее ответственность на обозримое будущее. На самом деле, Венди не очень хорошо знала протокол, как правительство поступает с беженцами, примут ли ребенка вот так, без прямых родственников и документов. Она очень надеялась, что Элис сможет помочь с этим, вежливо обойти волокиту и бюрократию. Лишь бы Ривке недолго ночевать под градом из бомб.

Венди все рассказала. Как все было с того самого момента, как они расстались. Про Нормандию, Антуана Фере, про то, что у него в гостях когда-то побывал Уилл Роджерс (куртку и фотографию Венди отнесла к себе в комнату), а потом Майкл Дарлинг (визитку оставила на кухонном столе, где Элис могла бы ее посмотреть). Здесь же на спинке стула висел мешок, который Антуан уложил дочери с собой.

К концу рассказа подошла миссис Дарлинг и сказала, что раз девочка заснула, она заберет ее к себе в комнату, возьмет чашку чая и покараулит, чтобы взрослые девочки могли отдохнуть. Венди помогла матери, и когда вернулась, плотно закрыла дверь.
— Да, и домой я дошла пешком, дверь вывела меня на Дэйри-лейн, не очень далеко... Но теперь твоя очередь рассказать, что случилось с нашей кладовкой, и почему она ведет в Нормандию, и на Дэйри-лейн, — Венди улыбнулась и уселась за стол рядом с подругой.

Венди долго молчала. Того, что Элис говорила, не могло быть.
Ну не могло же. Детские сны, говорящие зверушки, Неверленд и Страна Чудес. Но как спорить с тем, что за последние несколько часов пережила сама Венди? С чего французу врать ей, что они в Нормандии? Да и как Нормандия — или не Нормандия, но его дом — поместились бы в ее кладовке? Да и не только этот странный дом, а тот кусочек неизвестного пространства на открытом воздухе, что мелькал между Нормандией и Лондоном. А почему обратно дверь из кладовки вывела на Дэйри-лейн?

Как истинная британка, Венди не заламывала руки, не возмущалась, и не отвлекала правительственные службы по пустякам, не звонила в справочное бюро и газетчикам, чтобы что-то выяснить или что-то рассказать. Узнав то, что перевернуло ее представление о жизни, она сперва выпила чай, а потом занялась делами, главным из которых был эвакуированный из Нормандии ребенок. Сама она не совалась больше в кладовку, но видела, как миссис Дарлинг извлекла оттуда ведро, чтобы помыть пол, и не заметила среди хозяйственных предметов, щеток и тряпок, искривления пространства.

Вспомнилось ей и еще кое-что, но перед тем, как высказать мысль, Венди отвлеклась на хорошую новость.
— Правда? — лицо ее озарилось радостью и счастьем впервые за очень долгое время, — Твои родители правда не против? Это было бы замечательно. Элис! Как же здорово!
Она обняла подругу, сжала крепко-крепко. Хотела было вскочить и сразу бежать к матери, но вспомнила, что там спит Ривка, и села обратно. Снова обняла Элис, потом взяла ее руку.
— Элис, это чудесно. Спасибо, спасибо тебе. Маме будет гораздо лучше в Оскфорде, и в компании, и они все могут присматривать за девочкой. Какой камень с души, я думала нам придется Ривку отправлять в Шотландию, неизвестно к кому. И мы ведь можем дать знать ее отцу?.. Дверь ведь сработает снова? Я хотела оставить ему адрес, просто бумажку. Он сказал, что приедет, когда война кончится. Ты не против?..

Ее взгляд тоже упал на визитку, которую она рассматривала в доме мистера Фере, но тогда еще ее голова шла кругом от информации. Сейчас было не сильно легче, но чай оказывал свое магическое действие, которое он имеет на англичан.
— Знаешь его, а откуда?.. Он ведь не нацист? Едва ли нацист оставил бы визитку, правда?..

— Хорошо, конечно, — Венди с готовностью пообещала не делать глупостей. Это обычно хорошо ей удавалось — не делать глупостей и опрометчивых поступков. С другой стороны, некоторые глупости, конечно, стоили того... Но только в том случае, если добраться до Нормандии больше будет некому. И сперва следует убедиться, что Ривку и миссис Дарлинг устроили в Оксфорде. По

Венди взяла одной рукой ладошку Элис, другой — чашку чая, и помолчала.
В ее голове происходило еще слишком много всего. Вопросы толкались, переживания метались, радость сплелась в тесный узел с тревогой и сомнением. Разрешился самый важный, насущный вопрос, и теперь трудно было определить, за который хвататься в первую очередь. За прохвоста Рэя, за Нормандию, где затерялся Майкл, за выросшую до человеческих размеров Динь, за Страну Чудес и Неверленд?..
И для того, чтобы со всем этим разобраться, у двух барышень есть только тесная кухонка и по одной чашке чая на каждую. Хотя, конечно, можно заварить еще.

— Подожди, — все ж таки Венди попыталась что-то понять, — Ты говоришь, Страна Чудес и мой Невереленд правда существуют? Что мы через них попали в Нормандию?.. И это в самом деле была Динь, та самая, которая мне снилась?.. Но как такое может быть? Это же снится всем детям. Говорящие зверушки, и полеты во сне, и пираты с русалками. Почему вдруг все оно существует, и почему именно за зелеными дверьми?..

В итоге, вопросы посыпались все сразу, но вместе с ними высыпалась и догадка, и глаза Венди расширились, когда она пристально посмотрела на Элис:
— Ты там побывала? То есть, вот сейчас, недавно, уже взрослой, ты ходила дальше, к зверушкам и русалкам?

Казалось бы. Узнать у лучшей подруги, что существует сказочная страна, туда можно отправиться без билета, через дверь в кладовке. Вроде бы такое событие. Вроде бы в это не должно верится. Вероятно, на Венди влияло то, что она ведь в самом деле побывала в Нормандии и видела фею Тинкер Белл, только увеличенную. Ведь она никому не описывала ее так подробно, чтобы нашли копию и подослали, да и кому это было бы нужно? Никаких логических объяснений происходящему не находилось, и уж если сама Элис настаивает на совершенно не логическом, а сказочном пояснении, то что же... Венди готова была, не раздумывая, доверить Элис свою жизнь.

Она совсем не сердилась, что та не сказала ей раньше. Если бы спросили теперь Венди — она бы тоже несколько дней собиралась с мыслями, как бы так подвести разговор. Она помнила высокого рыжего молодого человека, который сопровождал Элис, когда она приходила в день похорон. Насколько Венди могла судить мужчин, не общаясь с ними — если Элис куда-то приводила их с собой и хоть сколько-то хорошо о них отзывалась, им можно было доверять. А если за зелеными дверьми водятся мужчины, которые могут понравится Элис, то она основательно изучила этот вопрос.

— Но как же это может быть... — рассеянно повторила Венди, уже риторически, не требуя ответа, и вдруг встрепенулась, — Погоди. Погоди, погоди!. Но ведь... Но ведь мистер Дроссельмейер тоже говорил, что этот Неверленд существует? Что есть место, которое снится детям, что оно физически реально, что его можно измерить. Так что же, он прав? Что это не... Не что-то психологическое, не осознанные сны, а место, куда можно вот так просто теперь попасть, куда даже бомбы упали?..

—И Лионель тоже?.. — переспросила Венди.

Как же так случилось что жизнь свела их всех — Дарлингов, Элис Лидделл, Лионеля, и теперь еще и Теодора Дроссельмейера. А Уилл, что же Уилл?.. Он никогда не рассказывал Венди о каком бы то ни было Неверленде, или о Стране Чудес. Но ведь до сегодняшнего дня и Венди не считала, что в ее детских снах есть что-то особенное. Ей казалось, такое снится всем детям. Быть может, и Уилл был такого же мнения, и то, что он воображал в детстве, как-то не приходилось к слову. Быть может, будь он здесь сейчас...
Но сейчас его здесь не было, и он ничего не мог рассказать о своих детских снах. Венди нахмурилась и мягко, но настойчиво, направила свои мысли в другую сторону.

— То ты его страшилой, то пугалом, — пробормотала она вместо этого, мимолетно улыбаясь, — Со стороны вроде бы обыкновенный ирландец.
У Венди не было ни одной знакомой Дороти. То есть, может из числа новеньких медсестер в больнице, чисто статистически одна из них могла быть и Дороти, но ни с кем из них она не общалась близко. Но почему именно сны Дороти, Венди, Элис, Лионеля и, возможно, Теодора, где-то сбылись, а как же сны всех других детей?.. Не может же быть такого, что им не снятся феи или говорящие животные. Как же это работает? Сначала оно снится, потом воплощается за зелеными дверьми, или наоборот, сначала появляется там, а потом снится детям здесь?..
К собственному удивлению Венди чувствовала живой интерес по этому вопросу. Даже толику желания рассказать кому-то еще, кто бы понял этот интерес — Дроссельмейеру. Только она и сама понимала, что все не так просто. И что ей тоже понадобится несколько дней, чтобы решиться, чтобы попытаться разгадать его намерения по исследованию чужих снов, точнее — с целями, которые эти исследования будут преследовать. Может, даже к лучшему, что она пообещала помогать ему с этим. Сможет узнать, что и как ему известно.

Но затем Венди отвлекла баночка. Она даже едва вспомнила, что тоже видела ее в ящике стола Дроссельмейера, но теперь, когда столько сказок на уме, она присмотрелась к пыли, которую Элис высыпала на блюдечко.
— Если в Неверленде, то это пыльца фей, — с сосредоточенным видом Венди поднесла пыль поближе, стараясь не дышать слишком резко. Пыль чуть поблескивала, но такие свойства могли иметь любые другие технические вещества...
— С помощью этой пыли летал этот несносный Питер Пэн. Был весь ею перемазан, и посыпал на нас...
Как медицинский работник, Венди принесла поближе полотенце, и дотронулась до пыльцы одним только мизинчиком, на случай если это какой-то реактив. Не последовало никакого жжения или покраснения. Ничего не последовало. В другое время она бы на этом прекратила эксперименты, но сейчас вдруг за зелеными дверьми нашлась Нормандия. Это давало пыльце фей шанс на существование.

Потому Венди сделала так, как сделал Питер Пэн у нее во сне. Ссыпала пыльцу из блюдца себе в ладонь, дунула, чтобы блестящее облачко взметнулось и стало оседать на ней и на Элис.
— А теперь... Он говорил, думать о хорошем?.. — неуверенно произнесла Венди, но глядя на Элис не трудно думать о хорошем. Элис хорошая.

Венди почувствовала, что отрывается от стула и поднимается в воздух.

Венди и сама во все глаза озиралась, особенно на дверь в кухню. Вся эта история со сказками так спутала ей мысли — или, быть может, предположение, что вот это — та самая пыльца фей, с помощью которой человек может взлететь, минуту назад казалось еще слишком диким, но всегда ответственная Венди так поторопилась ее испробовать, что совершенно не подумала, как, в случае чего, объяснять ситуацию матери.

— Долго?.. Я... Я не знаю. Мы... В моем сне мы... — машинально раскинув руки, пытаясь поймать равновесие в воздухе, Венди лихорадочно пыталась вспомнить, но сон был так давно, и она так упорно считала его только сном, что теперь детали ускользали от нее.
Зато удалось поймать ладошку Элис.
Так, хорошо, это уже кое-что. Теперь порхнуть по воздуху чуть в сторону от стола и стульев, чтобы, если пыльца перестанет действовать внезапно, упасть на пол, а не перебить всю посуду и наставить лишних синяков об края и углы.

Посреди скромной лондонской кухни парили две приличных английских барышни и понятия не имели, что теперь предпринять. Очень хотелось чаю. Но Венди пока не была готова на такие виражи, чтобы прямо в воздухе наклониться и взять со стола чашку. В их семье один пилот — Майкл, Венди же в полетах совершенно ничего не понимала.

— Не знаю, правда, я не могу вспомнить. Питер нас обсыпал, и мы полетели в Неверленд. Во сне же трудно понять расстояние и время, но как-то долетели... Только опытным путем выяснять, — Венди старалась рассуждать логически, — Хорошо, хорошо, но давай... Давай попробуем опуститься сами. Это же должно быть возможно, если взлетели, то можно подумать, что нам надо приземлиться...

Она подумала о том, что вот сейчас вытянут ножку, подумать о том, что надо ступить ею на пол, и начнется снижение. Оно действительно началось, даже весьма мягкое. Ощущение все еще было странное. Вроде бы есть твердый пол под ногами, но каждый шаг, например, до стола или до двери кухни, получался еще более воздушным, чем у балерин, и впрямь как будто феечки, когда они порхают с цветка на цветок. Это придется постараться, чтобы скрыть такую походку на улице.

Думать о грустном было легко, гораздо легче. Лондон бомбят, отец умер, у мамы пошатнулась психика, в Нормандии Майкл потерялся, а Антуан Фере остался совсем один, в Англии Теодор Дроссельмейер все еще может оказаться кем угодно, Уилл умер, ребенка не будет...
Венди не то что твердо встала ногами на пол, а еще и чуть не надломилась под весом всех тех мыслей, что пронеслись в ее голове за секунду. Мало того, что они мешали легко вспорхнуть, они вдавливали ее в половицы, как будто хотели стереть в порошок.
В данном случае это было не так уж плохо, поможет справится с действием пыльцы.

Элис, как обычно, задавала правильные вопросы. Борясь со внутренним потоком мрака, чтобы он не поглотил ее и не залил лицо, сделав его выражение болезненным и отчаявшимся, Венди продолжала мыслить логически.

— Это может означать, что он либо побывал там, либо знает кого-то, кто побывал, — очень ровным голосом произнесла она, — И если он знает... То нам тем более важно знать, на кого он работает. На нацистов или хотя бы сам на себя. Я... Я не думаю, что он знает, как туда попасть, если еще пока случайно не наткнулся на дверь. Он хотел от меня узнать подробности про Неверленд. Если бы он уже мог туда попасть, то, вероятно, и попал бы, увидел бы своими глазами. Значит, он скорее догадывается.

Венди силилась вспомнить все свои беседы с мистером Дроссельмейером и услышать их по новому. Тогда она еще ни о чем не подозревала, но немецкий ученый не просто так заинтересовался ее детским сном — это ясно. Она тогда считала, что это нечто психиологическое, но он...
— Он что-то говорил про осознанные сны, про человека, потерявшегося во сне... — сев за стол, Венди коснулась пальцами висков, силясь вспомнить, что именно Дроссельмейер говорил, — То есть... Если он знает, что там что-то есть, Неверленд или Страна Чудес, то он хочет изучить это место, осознанно попасть в него, и он упоминал какого-то своего пациента, кто якобы "там" потерялся — значит, он его как-то туда отправил?..

Расслабив руки и устало повесив голову, Венди еще побегала глазами по кухне, чашкам на столе, но больше никакие кусочки мозаики не складывались. Пока еще. Зато пришла совсем другая догадка. Посмотрев на подругу, Венди пожала плечами
— А еще это совершенно точно означает, что никому кроме меня он ничего об этом не расскажет. Если он предполагает, что я бывала в Неверленде... То только я смогу теперь выяснить, зачем он туда собирается и под чьим флагом.

Поднявшись помочь с посудой, протереть стол, чтобы даже случайно пыль не блеснула, вытирая чашки полотенцем, Венди слушала Элис, а потом поймала ее посреди кухни — не такой большой, чтобы это было сложно, и взяла ее руки в свои.

— Элис, он ничего не скажет, если я не буду одна, — мягко сказала она, глядя при тем твердо и тепло, без капли жертвенного пафоса в голосе, — И в людном месте он не станет говорить. Поставь себя на его место — если бы он знал или хотя бы догадывался о Неверленде, Стране Чудес — стал бы так просто выдавать свои рассуждения незнакомым людям?.. Он же не хочет, чтобы его сочли сумасшедшим, что он верит в сказки и пыльцу фей. Вот мы и будем говорить... Про сны и сказки.

Она крепко обняла подругу, просто надеясь вот таким жестом ее уверить, какая она, Венди, стойкая. Ей не было страшно. Не потому, что она хоть бы и в своих мыслях уже оправдала Дроссельмейера — вовсе нет. Потому что это был один из тех моментов, когда иного выхода нет, а сделать дело нужно обязательно, и тогда страх отступает, как будто перестает существовать.
— Я обо всем буду тебе рассказывать, — пообещала Венди, отстранилась и посмотрела на Элис, — Все, что мне удастся узнать. А еще... Я подумала. Помнишь, мы ходили к Дроссельмейеру домой?.. И у него умерла соседка из соседней квартиры. Может быть, ты могла бы договориться, чтобы ее пока не занимали? Я знаю, что сейчас всем тяжело с жильем, и могут быть наследники, но если нам на всякий случай нужны пути к отступлению... Тогда у меня мог бы быть ключ. О, и тот твой ирландец... Ты говоришь, он вовсе оттуда?.. Ему тоже снились говорящие зверушки в детстве?..

— Конечно, я тебя предупрежу, — заверила Венди подругу, — И спрошу совета в сложной ситуации, и передам все, о чем мы с ним будем говорить.

Все недавние события и открытия получились столь ошеломляющими, что необходимость выспаться отодвинулась далеко на второй план, и Венди даже не вспоминала об усталости. Хотя, кажется, она ложилась подремать, пока ждала Элис... Впрочем, теперь уже и впрямь пора была идти на работу. Перед уходом, Венди заглянула к матери и Ривке, убедилась, что те прекрасно ладят и справятся друг с другом. От мысли, что скоро они смогут спокойно уехать в Оксфорд, к чете Лидделл, Венди почувствовала в теле опасную легкость — кажется, пыльца еще действовала.

Подумать о работе помогло. Не потому, что Венди не хотела туда идти, просто больница эти дни была местом куда более тревожным и тягостным, чем обычно. Ответственность положения помогала твердо стоять на ногах.

Когда барышни спустились из квартиры, Венди по привычке взяла Элис под руку.
— А ты не могла бы передать своему... Своему страшиле, как ты его зовешь, — она чуть улыбнулась, — Ну, предупредить его про Дроссельмейера?.. На случай, если... Если мне придется сказать о дверях. Если там тоже живут люди — дети в Неверленде, говорящие зверушки, может, они хотя бы будут знать, что такое возможно?..