Возвращаться к серьезным разговорам было нелегко, но Страшила был, помимо прочего, все еще движим беспокойством за будущее – всеобщее, не только Изумрудного города, но и Лондона, и Англии, то есть обоих миров, о которых знал. Если бы знал еще о каких-то мирах, вероятно, беспокоился бы и за них тоже.
Выслушав Элис, рассмотрев баночку с пыльцой в бледных лучах утреннего солнца, что робко просачивались в комнату лучшего трактира в Изумрудном городе, он вернул ее и кивнул. Содержимое действительно было похоже на пыльцу фей, во всяком случае, через стекло. Затем Страшила развернул свой листок – имени, которое назвала Элис, там не значилось.

Помолчав, Страшила выбрал с чего начать:
– Я навел справки. Вот этот список – это все, кого в наших краях вспомнили. Дети из вашего мира, которые бывали у нас, бывали в сказке.
Он показал список – имя самой Элис стояло там первым. В нем нашлись имена Венди и Лионеля, но имени Теодора Дроссельмейра в нем не было, хотя Страшила продолжал хмуриться, силясь что-то вспомнить.
– Я сделал несколько копий, эта для тебя, – передав Элис листок, он коснулся виска, – До меня доходили слухи, что кое-кто и раньше находил проходы между нашим миром и вашим. Нам не удавалось определить их, но... Я думал, может быть кто-то пробирается по норе Белого Кролика, помнишь?.. И у нас иногда всплывают вещицы из вашего мира, это бывало даже до открытия дверей. А уж с тех пор, как работают двери – кто угодно может зайти и пронести что-нибудь. Кстати, о дверях... Червонная Королева хотела закрасить их, но это не сработало, во всяком случае, не везде. В закрашенную дверь к ней приходил Лионель, тот самый, Лионель Уоллес.
Страшила указал на список, в котором это имя было указано.
– Он в порядке, вернулся в ваш мир. Так что теперь она хочет заменить большую часть зеленых дверей на новые, и не красить ни в какой цвет. Ту самую, первоначальную – мы прошли через нее первый раз, когда я... – его лицо озабоченно исказилось от неприятного воспоминания, как он толкнул Элис в ту дверь, ставя ее перед фактом, – Привел тебя впервые. То есть, впервые после того как ты побывала у нас маленькой. К той двери мы поставим наблюдательный пост и охрану.

– Теодор Дроссельмейер, – повторил Страшила себе под нос, и кивнул, обозначая, что запомнил и что будет искать его упоминания. Нужно будет спросить у Королевы и Разбойницы, они обе много кого знают, из очень разных социальных кругов, и у Ее Величества хранится книга, где, возможно, это имя встретится на какой-нибудь странице.

Если Страшиле придется посвятить какую-то ночь тому, чтобы изучить каждую страницу, то... Он станет соломенным, и сделает это, и такой подход никак не отразится на его здоровье.
– Он тоже был ребенком, когда попал к нам, частью какой-то из наших историй? – уточнил он, перебирая в голове все сказки, о существовании которых знал.
Тем не менее, сказки – дело тонкое. Никто в Волшебной стране не знал, откуда берутся новые и куда уходят старые. Некоторые случались каждый сезон, начинались с начала и закономерно завершались лишь с небольшими вариациями по сюжету, другие случились один раз и их герои зажили своей жизнью, как жил сейчас сам Страшила, но были еще никому неизвестные сказки, которые мелькали, словно тени, где-то на периферии, в пыльных шкафах и темных закоулках, и развеивались к утру. Существовали любители их ловить, за ними гонялись с сачком, как за бабочками-однодневками, но и тогда, их пришпиливали гвоздиком в каком-то нибудь углу, и они норовили раствориться на солнце.

– Магазин? – Страшила наконец отвлекся от своих мыслей, но нахмурился еще больше, – Я бы мог сходить с тобой. Мне кажется, помимо ревизии не помешала бы, вероятно, и некоторая конфискация. Было бы совсем неправильно, если бы хоть крупинка волшебства стала на службу нацистам...

– Конечно, пойдем, – Страшила предложил ей руку.
Он успел увидеть время на часах Элис, да и в Волшебной стране оно текло все ж таки по несколько своим порядкам.
Иногда совпадало с лондонским, иногда задерживалось, иногда скакало вперед, а на некоторых оно могло и обидеться. Тем не менее, как правитель Изумрудного города он уже составил план, по которому жили его граждане, которых он не мог себе позволить называть подданными. Они запасали еду на зиму, укрепляли каменные жилища, рыли убежища в садах. С тех пор, как один повредил Страшилу, взрывов больше не было, но Изумрудный город не Лондон, ему и десятка бомб не нужно, чтобы перестать существовать.
А бежать изумрудцам было некуда. За городом болота заползали на плодоносные поля, в лесах строгая диета заставляла зверей искать себе пропитание среди людей и Лев уже не раз высказывал опасение, что скоро потеряет весь авторитет. Он и сам отощал так, что на собрании сказочного совета Страшила мог разглядеть, как из под линялой шкуры друга торчат ребра. Единственное, что могло спасти – общность и сплоченность, а в Изумрудном городе оставались какие-никакие запасы.
Ничего этого Страшила Элис не говорил. Ей хватает беспокоиться за весь Лондон, теперь еще и за магазин Гусеница.
– Если он проносил сюда волшебные вещи, – медленно начал Страшила, хмурясь и соображая, – И они могли попасть в руки к обычным людям... Нет, даже если эти обычные люди бывали в нашем мире, но вещи здесь, и они использовали их здесь... Неужели этого никто не заметил? Пыльца фей, насколько я знаю, дает способность летать, а если бы над Лондоном пролетел человек, просто так... Здесь это несколько не принято. Ничего такого не было в последнее время?..

Оглядываясь в странном магазине, Страшила никак не мог удержаться от мысли – не было ли такое поведение Гусеница частью проблемы? Чудеса утекали, грань между сказкой и реальностью прохудилась и стала напоминать тот сорт сыра, который весь с дырками. Если переносить чудеса из сказки в мир без чудес, да еще вот так, практически оптом, и сдавать неизвестно кому на каких условиях – что останется от сказки?.. В какой момент сказка перестанет быть чудесатой, а Лондон – обыкновенным, если все чудеса перекочевали из одного мира в другой?..

Часть вещей Страшила узнавал, но, конечно, не все. Сказок было слишком много чтобы даже он досконально все знал. Никаких иголок не хватит. Он оглядывался с обеспокоенным видом, хмурился, и пытался понять, что нужно делать. Вернуть все обратно? Поможет ли это? Устроить засаду, задержать Гусеница, гуманно втолковать ему, что так не надо делать?.. И ведь здесь только часть. Вот, баночка пыльцы фей оказалась в руках совершенно неизвестного сказкам человека, и кто знает, что он с этой пыльцой делал.
И все это ради личной выгоды.
Чем больше Страшила думал, тем больше расстраивался и тревожился, но вопрос Элис его отвлек.
– Не думаю, что знаю больше, чем ты, – отозвался он, пристально глядя на шапку, на которую она указала, – Но конкретно вот эта вызывает летучих обезьян.

Прошло много лет, может даже десятков лет, но солома в недрах Страшилы помнила, как в него вцепилось множество ловких лап и в два счета разорвали в клочки. Боли он не помнил. Но осадочек остался. Даже несмотря на то, что потом те же обезьяны весьма почтительно отнесли его в Изумрудный город.
– Не волнуйся, не одним прикосновением. Для этого ее надо надеть, и произнести правильные слова, вроде заклинания, стоя то на правой ноге, то на левой, а потом на обеих. Целый процесс, – он улыбнулся, но улыбка эта вышла немного нервной на фоне того, что он все еще хмурился.
Подойдя к стойке, он рассказал Элис тот фрагмент своей сказки, который касался летучих обезьян и всю их грустную историю, из-за чего они были подчинены шапке.
– Я думаю, лучше всего мне ее забрать с собой сразу. Не хочу представлять, что может произойти, попади она не в те руки. Как ты считаешь?

Сказки бывают очень жестоки. Слишком жестоки. Они перерождаются сами в себя и порой содержат больше крови, чем в прошлый пересказ. Иногда сестры Золушки обрубают себе пальцы ног или пятки, но чаще всего сдерживаются, и об этом не принято упоминать в вежливой сказочной компании.  Тем не менее, Волк всегда съедает бабушку, чтобы потом ее вырезали из него, а Обезьяны всегда подчинены шапке. За пустую провинность, шалость, за которую ребенка едва ли бы наказали.

Вопрос состоял в том, хватит ли сказочной жестокости для того, чтобы победить человеческую? Обезьяны растерзали соломенное пугало, но хватит ли сил в их лапках и крыльях на настоящих людей, и на железные предметы, которыми люди себя окружили ради безопасности? Страшила не знал этого. Думал. Все то время, что Элис ходила за краской.
Но додумал только до того, что обезьян нужно освободить. Снова. Быть может, та фея все-таки это сделала, и в шапке теперь не больше смысла, чем в головном уборе, но Страшила должен был проверить, и отпустить обезьян. Живые существа, подчиненные чужой воле, сколь ни мала была их роль и сколь ни велики их возможности... В этот момент Страшила вспомнил тоненький, попискивающий голосок, раздававшийся из обитого железом чайника, который как-то въехал на площадь перед Изумрудным дворцом с агитационной акцией.

– Хорошо бы еще забрать пыльцу фей, если здесь есть еще, – отвлек он сам себя и стал целенаправленно искать баночки, – Она работает проще, насколько я знаю, достаточно подумать о хорошем... И я прослежу, чтобы все самое опасное отправилось в надежное место, а чужое – законным хозяевам.

Он отчего-то не сомневался, что если Гусениц тайком выносил все это и продавал абы кому, то не только бухгалтерия у него не в порядке, а и добыто не все было законно.

– Я быстро, – твердо пообещал Страшила и зашел в свежеокрашенную зеленую дверь, на ходу доставая шапку. Он закрыл за собой, чтобы лишний раз не смущать Элис, которая просила его не говорить, куда он отнесет шапку.
Страшила вызвал обезьян. Помнил смешное заклинание дословно. Запоздало подумал, что с ними станет в мире людей, но даже если они превратятся в людей, это та самая подмога, которая быстрее перетащит все, что скопил здесь Гусениц.
– Они здесь, – проинформировал он, просунув голову в дверь и найдя взглядом Элис, – Убедись, пожалуйста, что окна и двери плотно закрыты. Так всем будет спокойнее.

Однако, того, чего Страшила ждал, не произошло. Обезьяны остались обезьянами, когда осторожно впорхнули в тесную лавчонку, которая от их крыльев стала еще теснее. Вероятно, так даже лучше. Элис видела, что это, несомненно, сказочные существа. Льва в сетке тащила почти вся стая. Отправлять таких на смерть в чужой войне... Как близко подберутся они к одному человеку, окруженному самой совершенной охраной, прежде чем их расстреляют в клочки, а оставшихся отправят на опыты?..

Первым поручением Страшилы было перенести все из лавки обратно, в Волшебную страну. Начать с самого опасного и закончить любой мелочью, даже необъяснимыми в Лондоне монетами. Местные коллекционеры могли бы веками ломать над ними голову, но промучайся они достаточно долго, может и обнаружили бы, что монеты из настоящих металлов, а не бутафорских театральных, и непременно пожелали бы узнать источник.

Вторым поручением Страшилы было, по возможности, обнаружить хозяев вещей, или законное их место, и отнести их туда, вручить в собственные руки. Предводитель летучих обезьян тут же нашел в вещах Гусеница кипу бумаги и пару карандашей - один он заложил за ухо, а второй взял в заднюю лапу – или у них это уже ноги? или еще одни руки? – и стал делать опись. Сам Страшила подхватил ту нехитрую бухгалтерию, что у Гусеница была.

Третьим поручением Страшилы было уничтожить шапку. Не спрятать, не вернуть ее предводителю обезьян, не утопить на дне Слезовитого океана, и не подбросить в пещеру Бармаглота, а уничтожить, чтобы никто больше не имел власти над сознательными существами. Ни злые ведьмы, ни добрые феи, ни соломенное пугало, возомнившее себя человеком. Чтобы вся их дальнейшая помощь, как и дальнейшие проделки, были целиком на их сознательной совести, исполненные добровольно, в твердой памяти.

Предводитель руководил, вися в воздухе на крыльях и направляя подчиненных всеми четырьмя лапами и противопоставленными большими пальцами. Каждая обезьяна так же применяла все хватательные способности до нельзя оптимально. Хватали даже хвостами.
– Они быстро управятся, – сообщил Страшила Элис, вставая рядом с ней и перебирая бумажки Гусеница, заодно поглядывая на дверь. Не нужно было бы лондонцам видеть такое зрелище среди бела дня.

– Не окажутся, – отозвался Страшила с особенным спокойствием человека, который в кои то веки точно знал, – Но там они нанесут меньше вреда, даже если окажутся в дурных руках.
Элис понимала, стоит воспользоваться хоть одной обезьянкой, хоть одним желанием крестной феи, чтобы впуталось волшебство – в этом, не-сказочном мире, обязательно станут докапываться до сути. Особенно в пору войны. Будут совершенствовать оружие, ставить на службу взрослым людям тех существ, кто существовал за счет детских фантазий.
После Лондона даже Страшила ощущал, что в его мире все как будто немного... Понарошку. Даже Червонная Королева, при всем ее палаче, на фоне иных исторических личностей казалась просто дамой с характером.
Страшила смотрел в ответ на пальцы Элис, поглаживал их, как будто собираясь запомнить каждую черточку. Хотя уже давно запомнил. А теперь, как и каждый раз, не мог себя заставить отпустить. Расставались всегда без конкретного плана на следующую встречу. Всего расстояния – одна зеленая дверь, но Страшила безумно боялся когда-нибудь открыть одну и не найти за ней Лондона. Он знал, что из Волшебной страны есть пути, их нашла Дороти, найдет и он, но ни Элис, ни он сам себе не простит, если бросит из-за этого свой город и своих людей. Пусть существовали они немного понарошку, но в то же время были настоящими, живыми, равными.
– Пусть лучше обезьяны терзают соломенное пугало. А если захотят, то придут нам на помощь добровольно, – Страшила не отделял борьбу Элис и ее мира от своего, и считал их дело общим.
В магазине никого не было, оседала только пыль, поднятая крыльями обезьян.
Страшила наклонился поцеловать Элис и на мгновение привлек ее к себе:
– Я сам тоже посмотрю, что здесь были за запасы. Все, что я смогу найти, и все, кого я смогу уговорить – обещаю, я направлю нам на помощь. И оставлю кого-нибудь здесь, караулить Гусеница. Думаю, нам не помешает хотя бы расспросить его.
Наконец он опустил Элис, только ее пальцам никак не мог позволить выскользнуть из ладони.