— Мы, джентльмены удачи, — она относила себя к джентльменам, хотя для этого у нее не хватало признаков как половых, как и воспитательных, — Люди особого склада. У нас договороспособность повышается, когда мы видим много денег одновременно. Мы готовы договариваться, очень быстро и о чем угодно ради того, чтобы побыстрее захапать.

— Вот и скажи, кто в этом мире страх и ужас? Мы с тобой, с нашими чистыми помыслами о грабеже и насилии, или эта, извиняюсь за выражения, аристократия, мать ее?..

Оставляем у тебя тут на входе следы взлома, чертим следы, как потоптались и тащили сундуки, художественно бросим пару монеток — след, уводящий в лес. Ложимся плакать и требовать справедливости! Ну, ты ложишься. Я пойду по делу подозреваемой, естественно, но там у меня все схвачено, и ты сам можешь создать мне алиби. Мы, мол, ходили смотреть тебе свежих девственниц по сезону. А украл все какой-нибудь аноним в сияющих доспехах, и вот, господа присяжные, старайтесь, носом землю ройте, но сыщите, а с нас теперь взять нечего, мы теперь нищие, и нам еще полагается за моральный ущерб. Ну, тебе полагается, а мне десятая часть.

Нет, Разбойнице очень нравилась Червонная Королева и ее методы. Жестко, прямо, без нюней и лишней волокиты. Однако, Разбойница была разбойницей, а Королева была монархией, которую разбойникам положено добывать из золотых карет и грабить. Против природы не попрешь, и Разбойница не перла. Страшилу спасало только то, что он открещивался от монархии, предлагал комитеты и парламенты, которые в перспективе можно было бы набить такими же разбойниками, и вообще, вывести шайку на новый уровень разбоя, в государственном масштабе.

Теодор мягко улыбнулся. Если он пошлёт к черту Германию, то долго он не проживёт. Если на него донесут властям Британии — его ожидает точно такой же исход. Куда не кинься — всюду смерть. Скорее всего в Волшебной стране его тоже ждала смерть. Однако, надо сказать, там умереть было бы по крайней мере интересным. А Теодор Дроссельмейер так устал от скучных, обыденных решений проблем. Хотелось огонька. Чтобы было что вспомнит в аду, если тот, конечно, существует, в чём Теодор сомневался.

Мысль о том, что фройляйн Штальбаум желала узнать своего крёстного из неких смутных человеческих и семейных чувств, господина Дроссельмейер не посетила. А если бы и посетила он, наверно, бы очень удивился. Кому интересно знать, что у него внутри? Кроме, разве что, студентов в анатомическом отделении. Что за нелепая, детская причуда!

— Слушай, а ты серьезно веришь в детей из другого мира? Это же фикция. Теория заговора. Как Зубная Фея или Шекс-Пир. И если твой крыстребитель тоже в них верит, так ты не дай ему заморочить тебе голову, это психотропное оружие, внушать всякий бред про детей и откуда они берутся.

Дети из другого мира. Соня смутно помнила. Одну. Девочку. Присоединилась к Чаепитию и только задавала глупые вопросы. "Ой, а зачем вы окунаете Соню в чайник?" А что, не видно? Затем, что сволочи и садисты. Затем, что черпают извращенное удовольствие в муках сонной мышки. Затем, что ей не разрешают уйти домой — был ли у нее дом? — и выспаться, а настырно пересаживают с места на место, требуют выдать адрес кисельных барышень и пытают чаем. Соня была уверена, что девочка еще со своими вопросами ей просто примерещилась в бреду от пыток. Никто еще не доказал существования дополнительных детей, кроме тех, которые появляются в сказке исключительно ортодоксальным путем, сразу после "жили-были".

Острая неловкость кольнула Теодора в самое сердце. Он отвел взгляд, сосредоточившись на том, что стал формировать на столе стройный ряд из солонки, перечницы и баночки для зубочисток. Когда к ним присоединились портсигар и коробок со спичками он был уже почти на грани отчаяния.

Строить планы на Рождество с женщиной, которую могут убить, и чья смерть, пусть и косвенно, будет на его руках, если он таки отошлет последние наработки в Берлин — даже для него было кощунством. Его труд мог быть завершен хоть завтра — и без участия наглого вора, ведь его присутствие означало бы лишь невозможность помешать исполнению задуманного со стороны Британии. В конце концов, Рейх бы обошелся и тем, что-то него было сейчас. Тянул Дроссельмейер ради своей машины, если уж быть до конца откровенным. Раньше. Теперь же он готов был продолжать ради того, чтобы Венди отпраздновала Рождество. А затем еще одно. И еще.