Он не верил в то, что Венди позвонит ему. Лишь надеялся на то, что англичанка из бомбоубежища сочтёт его приглашение достаточно корректным, а его самого — вполне безобидным для благоприятного ответа. Однако сомнения герра Дроссельмейера были разрушены самой мисс Дарлинг, которая объявилась вечером десятого числа, когда он уже собирался покинуть рабочий кабинет. Должно быть война, время, когда ты готов решать всё стремительно, без надежды на спасительное "завтра" сделала своё дело. Прошёл всего один день или может чуть меньше. Вешая трубку на рычаг, Теодор вдруг поймал себя на том, что улыбается. Между тем, радость его (удивительно) была окрашена далеко не самыми коварными мыслями. Не так давно он пережил сильнейшее потрясение, связанное с исчезновением мистера Аркера, стартом машины, которая теперь стояла в помещении, снятом на всё той же Мильтон-плейс, в полуразобранном виде. Не хватало деталей, не хватало вдохновения, зато было достаточно беспокойства. Голос мисс Дарлинг, её размеренный, мелодичный тон речи, успокоили Теодора. Общество красивой девушки, да ещё и столь чарующе перспективной, умеющей слушать и задавать вопросы — прекрасно само по себе, особенно тогда, когда в душе бушует буря сомнений.

Днём Теодор забронировал столик в Café de Paris — достаточно известном заведении, стряхнувшем в военный период, флёр элитарности, и раскрывший свои двери публике куда менее роскошной, но платёжеспособной. Здесь можно было послушать джаз, да и напитки, невзирая на тотальный дефицит, оставались весьма достойными. Непринуждённая атмосфера, музыка — что может быть лучше для приятной беседы? Забыться, отвлечься от тягот войны и, в случае герра Дроссельмейера, неудач на производстве — лучше места не придумаешь. Он всё ещё не похоронил свою идею о том, чтобы заманить мисс Дарлинг в Волшебную страну. Однако, после неудачи с Нэйтаном, надлежало действовать куда более осторожно. Не дай Бог новая ошибка? Герр Дроссельмейер не простил бы себе подобного.

Такси остановилось у дома мисс Дарлинг почти к назначенному времени. Теодор приехал чуть раньше, потому успел выкурить сигарету, прежде чем взбежал по ступенькам крыльца, и постучал в дверь. Ему открыли почти сразу. Сама Венди.

— Добрый вечер, мисс Дарлинг, — поздоровался Теодор, снимая шляпу. Он не ждал, что она пригласит его войти, хотя бы на пару минут, оттого позволил себе поторопить девушку: — У нас забронирован столик в Café de Paris. Надеюсь, что вам там понравится.

Он предложил ей руку, помог спуститься вниз. Венди выглядела дивно, пусть даже необъяснимая печаль сквозила в её взоре. Впрочем, это придавало взгляду англичанки особую глубину и ясность.

— Я очень рад нашей встрече. Признаюсь, не надеялся увидеть вас столь скоро.
Он улыбнулся, распахивая перед нею дверцу машины, помогая девушке усесться на мягкое сидение. Забавно, но сейчас Теодор больше думал о музыке, вине и пространных беседах, нежели чем о своих теневых трудах, машине и попавшем в беду помощнике.

— Хочется верить, что сегодня нам не помешают мои ... бывшие соотечественники.
Дроссельмейер усмехнулся.

Как бы не был циничен герр Дроссельмейер, который затеял приглашение Венди на ужин с расчётом получить от неё нужную информацию и, быть может, помощь, он, всё же, почувствовал себя  не в своей тарелке, едва слова мисс Дарлинг о смерти отца сорвалось с её губ. Такая ласковая, нежная женщина и столько потерь — жених, теперь вот отец. И сам Теодор готовил для неё если не трагедию, то неприятность, которая ещё неизвестно чем могла закончиться. Было отчего ощутить неприятную тяжесть на сердце, которую, впрочем, немец почти сразу же поспешил заглушить. Он мягко улыбнулся Венди, позволил себе дружески коснуться её руки.

— Мне очень жаль, мисс Дарлинг.

И в этот момент ему действительно было жаль. Потому, всю дорогу до Café de Paris он пытался занять собеседницу непринуждённым разговором. Как ему нравится Лондон? О, очень нравится. А здешний ритм жизни? К нему ещё необходимо привыкнуть. Вот кончится война и он ... Фантазия начала подбрасывать мужчине разнообразные мирные картины. Он купит дом в пригороде и будет ездить на работу в Лондон, а по вечерам гулять с собакой. Вот только Теодор не упомянул, что в его мире это будет проходить пот стягом со свастикой на полотнище флага.

Café de Paris оказалось прелестным заведением с явным богемным налётом. Самое удачное место для того, чтобы приятно провести время на ... Свидании? Было ли то свидание? Собираясь к Венди герр Дроссельмейер думал, что это скорее деловой ужин, по крайней мере с его стороны. Но увидя нарядную женщину, с её обворожительно улыбкой и мягкими манерами, вспомнив, как её голова доверчиво прижималась к его плечу, он уже больше склонялся к версии свидания, пусть даже и не несущего никаких обязательств. У неё умер отец, у него — пропал мистер Аркер, которого уже, скорее всего, сожрали саблезубые крысы или ещё какой волшебный зверь, а так же едва не погибло дело всей жизни. У них стресс, а значит стоит вместе попытаться отвлечься. Пусть даже на еду и вино.

Меню в Café de Paris оказалось достаточно неплохим, особенно для военного времени. Ожидая, пока официант принесёт заказанное, герр Дроссельмейер как бы между делом поинтересовался.
— Вы гуляете в свободное время? Я последнее время настолько углубился в работу, что почти не вижу ничего кроме неё. Не так давно, я проезжал на такси мимо Кенсингтонского сада, и вспомнил о том, что вы о нём рассказывали.
Интересно, в нём действительно водятся феи? Ему бы не мешало наловить этих крылатых тварей штук десять. Как сделать это технически Дроссельмейер не представлял, и это раздражало. Ну вот, он опять думает о работе тогда, когда можно просто расслабиться.
— Когда я был ребёнком, — перевёл разговор в другое русло Теодор, — Я любил гулять в старом орешнике. Мне думалось, что это моё царство. В те годы, казалось, что счастье бесконечно.
Не тогда ли ему попался орех Кракатук, который, немногим позже, оживил собранного им Щелкунчика, причинив тому, помимо всего прочего, боль? Интересно, где эта игрушка, и что с ней случилось?

Отредактировано Theodor Drosselmeyer (2020-10-02 21:55:33)

Дроссельмейер жил скромно, однако не потому, что у него не было денег. Ему хватало, особенно если учесть, что он позаботился о том, чтобы его материальному благополучию ничто не угрожало — перевёл значительную часть средств на свой лондонский счёт ещё до того, как решился ввязаться в авантюру со шпионством. Работа на государство это, конечно, прелестно, однако о себе любимом подумать тоже не мешает. Тем не менее, жил он в самой скромной квартире, в обед приносил на работу то же, что и все, а до дома добирался на автобусе, и лишь изредка брал такси. Как сегодня, например. Не к чему пробуждать к себе зависть. Не к чему давать пищу к лишним вопросам.
Вместе с тем, существовала и ещё одна жизнь Теодора, та, в которой он посещал дорогие рестораны и ужинал с офицерами. Та, где ему подавали лучшие вина из имеющихся в наличии, а он не жалел денег. Потому, что мог себе позволить отдохнуть от рутины. Сегодня был похожий вечер, с той только разницей, что напротив него сидела очаровательная молодая женщина, а не британский офицер в подпитии.

И чем больше мисс Дарлинг говорила с ним, чем больше он наблюдал за тем, как она берёт вилку, делает глоток вина, мягко улыбается ему, тем меньше Теодору желалось играть с ней в игры. Он вдруг поймал себя на мысли, что такая основательная, рассудочная женщина могла бы понять его. Он мог бы рассказать ей о том, что его заботило — о мистере Аркере, которого где-то там грызли саблезубые крысы; о машине, для которой нужно было искать запчасти по всему Лондону,  и много о чём ещё. Кроме, главного, разумеется. О том, зачем он здесь. Желать попасть в мир волшебства можно и будучи совершенно лояльным британскому правительству. Эти фантазии откровенности, весьма опасные, продлились лишь до того моменте, пока им подали заказанное — рыбу для мисс Дарлинг и мясо для герра Дроссельмейера. Как кстати хлеб насущный спасает иной раз от гибельной правды!

— Мне интересно.
Теодор улыбнулся, подразумевая под своим интересом, конечно же не сад, а его возможных крылатых обитателей, которые могут явить себя, если рядом с ним окажется Венди. Увы, ни чертежи, ни механизмы, так и не подсказали немцу ответ на мучающий его вопрос — почему одни люди притягивают к себе волшебство, а другие нет.

— Поэтому, когда вам захочется, я с удовольствием составлю вам компанию. Моя работа позволяет мне ... Так скажем, управлять своими свободными часами.
Полно — станет ли он оправдываться, даже если кто-то посторонний узнает, что вместо того, чтобы корпеть над бумагами в своём душном кабинете, он, Дроссельмейер, проводит время в компании очаровательной спутницы в  Кенсингтонском саду ? Не для этого ли он затеял это свидание?

— Я помню её размеренной. И спокойной. Такой, в которой можно было загадывать планы на завтрашний день.

А потом пришла та, первая, война, о которой Теодор не любил вспоминать, а за ней крах той Германии его юности, о которой он сейчас пытался рассказывать Венди. Если бы он мог бы быть откровенным, он бы сказал, что Гитлер спас его страну от падения на дно. Да, что там — Германии до этого дна оставалось совсем немного. Она была на волоске.

— Сейчас у меня нет никаких планов. Ведь, будем говорить откровенно, мисс Дарлинг, я не могу быть полностью уверен в своей безопасности. Умереть в моём положении изгнанника можно в любой день и час. И не только от бомбы. Любое знакомство, любая рабочая встреча может таить за собой смерть — так обычно расплачиваются с предателями родины. Но ...
Теодор шутливо отсалютовал Венди бокалом вина.
— Тем, не менее, я бодрости духа не теряю, и желания существовать всем на зло, не утратил. Возможно потому, что родился тогда, когда мир твёрдо стоял на ногах.
Он сделал глоток, поставил бокал на стол и взглянул на собеседницу прямо:
— А какой вы помните Англию? Во всех её садах жили феи?
А ведь было бы неплохо ...

Отредактировано Theodor Drosselmeyer (2020-10-04 22:07:04)

Он сам согласился на эту жизнь. Сам решил вырваться из привычного круга, из страны, в которой чувствовал себя комфортно. Жажда приключения заиграла у Теодора в том месте, каким сейчас он соприкасался с мягким сидением стула. Разумеется, не только эта жажда была повинна. Разумеется, было что-то ещё. Например, соперничество и зависть. К тому неизвестному, кто посмел мутить воду в его колодце. Кстати, где этот человек? Удивительно, но он словно затаился последнее время, притих, должно быть выжидал удобной минуты.

Впрочем, стоило ли думать сейчас об этом? В зале играла тихая музыка, слышался звон бокалов и стук приборов. Оживлённые голоса доносящиеся со стороны соседних столиков, вторили мелодии, настраивая слушателя на весьма мирный лад. Теодор, понятное дело, не знал о чём говорят соседи, однако мелодика их голосов приятно убаюкивала его нервы.

Теодор улыбнулся в ответ Венди. Смешно, но он  не привык к дамскому обществу. Рядом с ним работало слишком мало женщин, да и ему никогда не приходило в голову приглашать их в ресторан. Отношений с противоположным полом он намеренно не завязывал, прекрасно понимая, сколько может быть мороки с какой-нибудь нежной Гретхен или жаждущей брака Гертрудой. Посещать определённые адреса, да вежливо улыбаться жёнам своих коллег на фуршетах — роль женщин в бытии Теодора была ограничена. Оттого, герр Дроссельмейер вёл себя скованно, опасаясь, как бы его поведение не оскорбило собеседницу. Одно дело посещать кабаре, другое — сидеть за одним столом с приличной английской барышней.

— Вы говорите как-то в общих чертах, мисс Дарлинг, — заметил Теодор, — Словно стесняетесь того, что в вашей жизни было такое чудо, как ваш ... Неверленд? Да. Но это то, чего совершенно не стоит стесняться. Особенно теперь.

Он замер с вилкой в руке, словно пригвождённый внезапной идеей.

— Для меня, в своё время, такая страна была чудом, ибо я смог ... Сбежать от действительности. Не подумайте, мисс Дарлинг, я не был так уж несчастлив. Но я был любознателен и хотел знать. Если ещё что-то помимо того, что я вижу каждый день перед своими глазами. И я увидел. Понял. Есть.

Он даже слишком хорошо это понял. Так сказать — на собственной шкуре. Теперь же, пытаясь перевести разговор в нужное ему русло, герр Дроссельмейер отчётливо осознал сколько для него действительно значила Волшебная страна. Венди назвала её совершенно другим именем. Быть может в этом месте есть много городов и королевств, о которых Теодор даже не знал. Но ведь он может добраться и до них.

— Вы выросли, но быть может где-то в вашей душе ещё живёт та маленькая девочка, которая верит в сказки? Скажите откровенно мисс Дарлинг — эта девочка ещё жива или уже умерла?

Теодор чувствовал, что ещё немного и он перегнёт палку со своими разговорами о волшебстве. Всерьёз его воспринимать не будут, а вот сумасшедшим точно могут счесть. Кому на милость нужен в знакомых психопат, и, быть может, даже опасный? Оттого, он решил несколько сбавить обороты. Успеется ещё. Тем не менее, после пропажи мистера Аркера, Теодор стал осторожнее. Нельзя, в самом деле, отправляться в опасное путешествие без подготовки. Если раньше Дроссельмейер намеревался заманить Венди в Волшебную страну, дабы она показала ему свой Неверленд, то сейчас он не мог решиться на подобное без оглядки на безопасность. Необходимо всё подготовить. Хотя бы разжиться пыльцой фей и оружием, а затем ...

— Но феи не всегда добры, а сказочные существа могут быть очень злыми и жестокими. Мы все помним старые сказки, в которых не всё так просто. Не так ли?

Он мягко возразил ей, но уже говорил без той горячности в голосе. Просто констатировал факт. Да, в сказках тоже бывают войны, несчастья, смерти и боль. Но почему-то те, кто живёт в мире волшебства, находят силы бороться. А вот люди — не всегда. Говоря о сказке, мы, в первую очередь, думаем о вкусных пряниках и отважных рыцарях, забывая, что рядом соседствуют далеко не самые безопасные напитки и пища, а на каждого отважного рыцаря приходится свой подлый злодей, готовый на всё. Теодор не обманывал себя. Он не был рыцарем. В нём достаточно было подлости.

— Простите меня, мисс Дарлинг, но эта тема, как часть моей работы, не оставляет меня равнодушным, — Дроссельмейер почти смущённо взглянул на Венди, отрезая кусочек мяса острым ножом, — И я готов болтать без умолку о сновидениях, волшебстве и том, как сны о нём влияют на нашу жизнь.

Она упомянула мальчишек, свои обязанности заботливой старшей сестры, которые бы сделали честь любой немецкой девушке. О пиратах Теодор почти и не слушал, сосредоточив своё внимание на тикающем крокодиле.
— Как интересно ... И почему же он тикал?
Он словно нащупал какую-то ниточку, которая бы помогла ему развязать узел. Но не желая показаться слишком заинтересованным, снова взялся за еду, добавив почти будничным тоном:
— Мне бы очень помогли ваши ... Воспоминания. Я сейчас пытаясь помочь одному человеку, который ... Исчез для общества, потому, что его ... хм ... сны представляют для него своего рода капкан.
Прости, старина Аркер, но говорить правду сейчас было бы неразумно.

Отредактировано Theodor Drosselmeyer (2020-10-07 23:58:07)

Теодор, возможно впервые за последнее время, почувствовал себя расслабленным, позволил довлевшим над ним мыслям о мистере Аркере, машине, Волшебной стране, Германии и прочем, отойти на второй план. Этому во многом способствовал мягкий тон голоса Венди, ее манера вести беседу и задавать вопросы. Герр Дроссельмейер ощущал себя так, как мог ощущать до войны — уверенным в том, что делает. Подлая личина под которой он проживал в Британии, сползала, являя перед собеседницей чудаковатого ученого, который настолько охвачен азартом творца, что слышит и не видит ничего вокруг. Даже сломанных жизней своих подопытных. Мистер Аркер блуждал где-то в Волшебной стране совсем один, в то время как Теодор уже обдумывал новый опыт, свято веря в то, что на этот то раз все получится!

И его интерпретация ситуации, надо сказать, совершенно спонтанная, по поводу Нэйтана, подтолкнула Теодора дальше ткать паутину полуправды в этом направлении. Он помогает несчастным, заблудившимся в темных кулуарах подсознания. В конце концов он не врал. Просто не говорил правду как она есть. В чем же он мог себя упрекнуть?

— Иногда в наших фантазиях и снах присутствует то, что мы, так или иначе, желаем получить, но боимся себе в этом признаться. Может быть ваши сны о феях были, своего рода, тайным желанием свободы? Ведь, — Теодор улыбнулся, — Время диктует свои условия. Если раньше девушка должна была быть счастлива только в окружении семьи, то теперь все иначе. И быть может ваши феи и Неверленд говорили вам: “Дорогая Венди, ты можешь стать первооткрывательницей и исследователем. Тебе нужно только захотеть!”

Он сейчас дергал за все веревочки, пытаясь нащупать то, чем жила эта милая молодая женщина. Она была сострадательна, а значит доброты в её сердце было больше, чем у него самого и всей Германии вместе взятой.
— В моей… стране, крайне сложно вести исследования подобного рода. Там это не поощряется. Человек должен быть совершенной машиной, а сны могут, иной раз, сказать о нем то, что он сам боится узнать. Здесь же все приходится начинать с нуля. Буквально все. А потом… Мир науки так же жесток, как и весь остальной. Мои наработки могут похитить, присвоить и даже продать врагу. Я не могу никому доверять.
Герр Дроссельмейер выдал этот словесный ком на одном дыхании, а после сразу взялся за бокал вина. Сам того не желая, сейчас он сказал правду. Без относительно того, что ожидал услышать в ответ. Ведь его действительно обкрадывали, смешивали с грязью, и он никому не мог довериться. Даже мистера Аркера теперь рядом нет. Бедный, бедный Нэйт. Как он там?

— Впрочем, это не интересно. Позвольте, — Теодор наполнил бокал Венди, — Нужно жить сегодняшним днем. Вот сейчас, например, у нас вполне приятный вечер. Без всяких шпионских затей.
Он, конечно же имел ввиду одно, но воспоминание о другом вдруг накатило на Дроссельмейера приступом гадливого отвращения. Зачем он вообще все это затеял? Для чего? Зачем ему было лезть в политику? Разве стоит оно того, и сколько он тратит времени на вещи, которые к науке и работе отношения не имеют. Приятно, разумеется, получать поддержку государства, но ему ли не знать, что это самое государство будет его поддерживать ровно до того момента, пока его работа перекликается с политикой партии. Где же здесь свобода?

Официант принес им вторую перемену блюд. Теодор даже не заметил, очнувшись тогда, когда мисс Дарлинг упомянула крокодила и часы … О, часы! Волшебные часы, которые могли работать даже в желудке у зубастой рептилии. Как интересно. Дроссельмейер поднял на Венди заинтересованный взгляд, даже не притронувшись к своему прибору, оставив полную тарелку дожидаться своего часа.
— Ах, вот как? Какая … Любопытная фантазия. И что же … Вы полагаете этот крокодил ещё жив? И … Хм … Его можно изловить и исследовать?
Науке подобное создание вряд ли принесёт много пользы, но вот содержимое его желудка способно произвести прорыв. Ведь сломанный таймер вполне может быть заменён, на … Спохватившись, Теодор продолжил иным тоном.
— Это же маленькая сказка, мисс Дарлинг. Давайте пофантазируем вместе.
Как говорится в книге, которую Теодор уже давно давно не открывал? “Что вы запретите на земле, то будет запрещено и на небесах, и что вы разрешите на земле, то будет разрешено и на небесах”. Он бы не удивился, если бы узнал, что Волшебная страна жила и развивалась по схожему принципу.

— Вы действительно, от всего сердца, любите стирать и готовить? — поинтересовался Теодор, слегка улыбнувшись.
Нет, разумеется, в идеале от женщины требовалось именно это — обеспечивать покой и счастье мужчин, будь то мужей, или отцов с братьями. С подачи фюрера насаждались именно эти идеалы, вбивая в головы немецких девушек, что дети, кухня и церковь — то, к чему должна стремиться женщина. Сам же господин Дроссельмейер, отчасти, в этом вопросе был патриотичен, отчасти же — никак не мог поверить, что все женщины мечтали только об одном и, главное, были способны лишь на скучный домашний труд. Раз существует госпожа Ханна Райч и госпожа Рифеншталь, то есть где-то и другие подобные им.

— Если бы вы очутились в Волшебной стране сейчас, то ... Стали бы вы тратить всё своё время на сопливых детишек, вместо того, чтобы исследовать этот бесконечно интересный край? Мэри Кингсли путешествовала по Африке и оставила мемуары, а Венди Дарлинг напишет свою книгу о пыльце фей и влиянии приливов на ход времени в той или иной части Неверленда. Почему нет? Уверяю вас, что ни один сопливый нос не достоин того, чтобы на него отвлекаться.
К счастью или к несчастью, но Дроссельмейер не особо жаловал детей. Вернее не понимал, зачем столько возни с теми, кто по сути являлись всего лишь маленькими взрослыми, только без опыта за плечами. Тем не менее, что-то такое было в невинных детских душах, раз именно они чаще всего попадали в сказки. В то время как он, желающий этого более всего, до сих пор топтался где-то между мирами, имея возможность, и не имея возможности переступить заветный порог.

Сегодня был один из тех спокойных вечеров, в которые Теодор позволял себе немного забыться. Сгладить острые иглы напряжения, кои давили на его сердце с угрожающим постоянством. Вот и слова Венди, опасные, по сути своей, слова, показались сейчас герру Дроссельмейеру обволакивающе-упоительными. Нет, он вовсе не собирался ей рассказывать о том, зачем он находится здесь. Или раскрывать иные свои секреты. Он просто готов был слегка расслабиться в её обществе, и забыть, что он такое. Хотя бы на время, пока они едят свой ужин и слушают музыку.
— У меня давно не было такого приятного вечера, — честно признался Теодор, позволяя себе вольность — коснуться кончиками пальцев края салфетки, которая лежала рядом с рукой Венди. — Простых человеческих радостей.
Ведь сейчас он не лгал. Он действительно не жил все эти годы. Он гнался. За идеей, за мечтой, за воплощением своей мечты. А сейчас, сидя в самом сердце вражеского государства, Теодор начал подпускать к себе не самые приятные мысли о том, что он и не жил вовсе. Зачем это всё? Чего оно стоит? Подлые мысли. Которые лучше гнать от себя подальше, пока они тебя не сожрали, как крокодил часы.

— Это было бы весьма интересно. Операция крокодилу ведь почти миссионерский подвиг — бедняга, наверно, мучается с ними и никак не может уснуть. Особенно если часы с будильником. Интересно ... И вновь мы приходим к теме снов. И помощи тем, кто пострадал от этих самых снов. Ведь мы не можем сразу, с первого раза, сказать, у кого тикают часы в желудке. А меж тем, этих людей тоже нужно наблюдать и выхаживать.
Дроссельмейер подцепил что-то с тарелки и отправил себе в рот. Что-то вкусное, но ему было всё равно какого рода это вкусное было. Он был увлечён беседой и своими фантазиями.
— А почему же вы не воспользовались тем, что рядом с вами происходят чудеса, и не устроили себе приключения сами? Вас грызла ответственность за детей или же были какие-то иные причины? Могли ли вы сами летать или только при помощи посторонних?

По тому, как она отвечала ему, как вела себя, Дроссельмейер, понимал, что сам ведёт разговор не так или не совсем так, как следует. Увы, но он не привык к общению с девушками, вернувшимися из Волшебной страны, да ещё и весьма свободными от его влияния девушками, которые могли не захотеть возвращаться туда, куда он всегда рвался. Простая истина того, что кто-то может не захотеть разделять его алчного воодушевления ускользала от Теодора, но сейчас встала перед ним с очевидной ясностью. Первым же его желанием было оборвать эту линию беседы, увести её в сторону от темы, которая выглядела, быть может, откровенно смешной в глазах собеседницы. Да и сам он, не выглядел ли перед ней, как старый дурак, который не зная меры, беседует о том, что интересно и важно только ему? И лишь тогда, когда упомянула Венди о возможности попадания в Страну, он решился дать разговору ещё один шанс.

— Вы вполне можете сделать это, мисс Дарлинг. И поучаствовать в написании книги. Существуют определённого рода исследования снов, которыми я занимаюсь. И они нуждаются в тех, кто видит образные и красочные сны, способные стать уже сами пищей для исследований. На моей ... Родине, подобные изыскания были невозможны. Здесь же, я хочу ... Хочу попробовать дать шанс этой безумной затее. Но для того, чтобы начать нужен первый шаг.

Теперь он смотрел на Венди иначе. Без смешинки во взгляде, а скорее с некой печальной уверенностью того, что она откажется от подобной авантюры. Зачем ей это нужно? Дроссельмейер не верил в соратников. Всякий думает лишь о себе. И у мистера Аркера так же, скорее всего, были некие причины, пусть даже вполне обычные, для того, чтобы работать у него. Чем разговоры о пыльце и феях могут заинтересовать мисс Дарлинг? Будут ли у неё причины помогать чудаковатому искателю в его непонятных исследованиях? Не будет же он, в самом деле, силком тащить её на Мильтон-плейс, чтобы показать свою машину, которая, к тому же, и не работала.

— Никогда нельзя знать, к чему у вас может проснуться талант. Быть чьей-то опорой тоже, своего рода талант. Далеко не все могут жить заботой о других. Я, например, не могу. Вернее, — Теодор грустно улыбнулся, — Всё, что у меня есть в жизни — это работа. Я забочусь о ней. Отними у меня эту работу и моя жизнь закончится. Начнётся существование.

А может оно уже началось? Исчезновение Нэйта, поломка машины, он так и не нашёл следа того вора, ради которого приехал в Лондон, а промашек с той стороны не прощают. Ещё, чего доброго, решат, что он специально всё это подстроил, чтобы вырваться из Берлина. Дроссельмейер сделал глоток вина, силясь отделаться от неприятного ощущения подступающего отчаяния. Он был уже на пороге цели, он вот-вот готов был вырваться из этого проклятого мира в тот, другой мир, наполненный волшебством до краёв. И как всегда, в итоге, ничего. Всё необходимо начинать сначала.

— Мне тоже очень приятно провести этот вечер где-то ещё ... Помимо своего угла, — он убрал руку, забрался в карман, чтобы достать сигареты, затем вспомнил о том, что курить сейчас нельзя, и отложил портсигар в сторону, — И я всегда буду рад ..., — решение вдруг пришло само по себе, — Если вас не оскорбит моё предложение. Я мог бы показать вам то, над чем я работаю. И ...
Дроссельмейер вдруг улыбнулся, несколько поспешно, словно в последний момент вспомнив, что обычные люди улыбаются, когда говорят о таких вещах.
— ... И игрушки. Я, кажется, говорил, что делаю механические игрушки? Это моё давнее хобби. Своим племянникам и крестникам, я всегда дарил на Рождество нечто особенное. Мне было бы интересно услышать ваше мнение.

Наверно ему стоило было, перед тем, как ехать в этот город, взять пару уроков у доктора Геббельса, по части бесед с молодыми дамами. В компании офицеров, не стесняясь обсуждать прелести той или иной танцовщицы кабаре, как-то забывалось, что в сущности сам он — занудный холостяк, который всегда вешает пиджак на одни и те же плечики в гардероб и педантично поливает цветы на подоконнике в кабинете. Глупо в почти пятьдесят чувствовать себя не в своей тарелке, сидя в ресторане напротив красивой женщины. Другой бы на его месте уже попытался подключить флирт, мужское обаяние, даже просто пуститься в разговоры о чём-то приятном для молодой особы. Он же вначале огорошил её россказнями о Волшебной стране, а затем решил заинтересовать игрушками, словно Венди Дарлинг десять лет. Впрочем, иной раз маска человека не от мира сего играет на руку. Вот только в случае Теодора маской сие не было. С Венди он, по непонятной причине, вел так, как никогда себя не вел раньше. И отчасти это было даже неприятно, потому, что Теодор вдруг начал узнавать ту часть своей натуры, о которой даже не подозревал.

На сцене оркестр заиграл чуть громче. Некоторые из гостей поднялись для того, чтобы потанцевать.
— Я могу вас пригласить?

Отредактировано Theodor Drosselmeyer (2020-10-18 16:13:10)

Она слегка подалась ему навстречу, положила руку чуть ближе, но этого было достаточно, чтобы вселить в Дроссельмейера желание продолжать говорить. Возможно даже более откровенно, чем он сам думал или предполагал. За непонятными, двусмысленными фразами, крылись вполне искренние чувства. Он говорил о том, что мечтает вернуться в Волшебную страну; о том, что ему нужна свобода от нынешней жизни; о том, что сама Венди может обрести свою свободу в чертогах сказки, и, наконец — он испытывал потребность открыть кому-то нечто необыкновенное, преподнести на золотом блюде некое открытие, тайну с которой сорвали покров. Весь мир его в данную минуту не интересовал — какая разница, что скажет целый мир? А вот увидеть удивление и, быть может, восторг в глазах мисс Дарлинг почему-то хотелось очень. Скорее всего, потому, что она недавно так уверенно говорила о том, что её опыт —просто сны. Теодор до конца не разобрался в собственных чувствах. Впрочем, это ещё успеется.

— Я приехал сюда для того, чтобы защитить свой труд. И возможно заплатил за это слишком большую цену, — сейчас Дроссельмейер говорил откровеннее некуда, пусть даже создавалась иллюзия того, что подразумевает он совершенно другое. — Мне нужно начинать многое с нуля. Возможно моя просьба покажется вам ... Излишней, но мне нужна помощь, мисс Дарлинг. Ваша помощь. Как человек, который знаком с подобными снами, вы сможете многое понять. Или почувствовать. Куда лучше, чем другие. Вас ведь не удивят ни феи с крылышками, ни крокодил с часами, ведь так?

Пару месяцев назад он обрабатывал Нэйтана Аркера с не меньшим пылом. И где теперь бедняга Нэйт? Условия работы с Теодором Дроссельмейером были весьма опасными, и, главное, он не упомянул о рисках. Лишь о туманных радостных перспективах. Не лучший признак. Впрочем, в своей голове Теодор держал лишь самое безопасное — мисс Дарлинг он доверил бы запустить машину, с тем, чтобы он пробрался в Волшебную страну, а затем Венди вернула бы его назад. Не больше, не меньше. Если раньше, в его голове копошилась идейка отправить девушку одну в сказку, то теперь он отметал её почти со злостью. Для начала нужно оценить все риски, а затем уже ...

— Вам не нужно будет делать ничего сложного. Возможно кое-какие записи. Есть у меня идея нарисовать карту ... Сна? Неверленда? Одним словом — в моих изысканиях, я пришёл к выводу, что мои под ... пациенты видели в собственных снах места очень похожие одно на другое. А раз так, значит их нечто роднит. Вполне может быть, что это место отчасти реально. Разумеется, настолько, насколько это возможно.
Позже она узнает больше, сейчас он и так слишком много лишнего сказал. Странные, почти невозможные вещи звучат куда убедительнее, когда ты говоришь их тем тоном, каким обычно зачитывают студентам лекцию с кафедры. Вот и сейчас герр Дроссельмейер перешёл на более деловой тон.
— Время ... Ведь неспроста в вашем сне присутствуют часы. И дети, которые не растут. Время в этом месте течет особым образом. И человек, видя сон о Неверленде, несомненно, подстраивает свои биоритмы под текущее там время. Опытным путем, я вывел, что при выходе из ... сна, в реальности ты не становишься моложе. А жаль.

Теодор вновь грустно улыбнулся, кивнул, когда Венди дала своё согласие на следующую встречу, а затем мягко взял её за руку. Он ведь давно не танцевал. Нет, не так. Он давно не танцевал в паре с той, кто ему небезразличен, пусть даже чувства, которые испытывал Дроссельмейер к мисс Дарлинг нельзя было охарактеризовать однозначно. Что это? Симпатия? Да. Интерес? Несомненно. Она была и не была частью того мира, в который он стремился. Такая же путешественница, как и он. Это их роднило. А ещё Венди была печальна. Теодор помнил о её потерях, и как мог желал приободрить свою новую знакомую. К несчастью, его методы были не самыми типичными. Обычно девушкам дарят шоколад и пытаются участливо сопеть, когда они говорят о чём-то грустном. Где-то в потаённом мире фантазий Дроссельмейера, мальчик Теодор принёс для девочки Венди целую кучу солдатиков и марципана, желая вырвать её из порочного круга печали и обязанностей. По другому он просто не умел, хотя и давно вырос.

— И готовить мне не нужно. И убирать. Только говорите. Говорите как можно больше, — он деликатно встал с ней в пару, не прижимаясь слишком усердно, не пытаясь положить руку куда-то пониже спины. Даже пальцы сжимал со всей осторожностью, ведя мисс Дарлинг в приятном, медленном музыкальном мотиве.
— И спрашивайте. Вы же наверно хотите меня о чём-то спросить?
Спроси она сейчас: "Мистер Дроссельмейер, вы немецкий шпион?" он бы споткнулся.

Отредактировано Theodor Drosselmeyer (2020-10-18 18:00:38)

Музыка приятно укачивала в своих объятиях, настраивая на лад лирический и почти сентиментальный. Недаром немецкие сказки, как и самих немцев, все прочие считают причудливо жестокими и, одновременно, склонными к сентиментальности, почти слезливой и смешной. Впрочем, в желании танцевать с красивой девушкой, под звуки музыки, не было ничего смешного, даже невзирая на разницу в возрасте. В конце концов, если это не смущало её, то отчего же должно было смущать его? Нельзя было назвать герра Дроссельмейера таким уж мастером танцев, однако сегодня он старался не ударить в грязь лицом, одновременно внимательно приглядываясь к тому, как вела себя мисс Дарлинг. Теодор был далек от мысли, что она могла его в чём-либо подозревать — разве что в весьма недвусмысленном желании поухаживать за ней. Не при тех обстоятельствах они познакомились, чтобы Дроссельмейер видел в Венди даже отдалённую угрозу. Потому сейчас он был удивительно расслаблен и даже чуточку рассеян — сказывалось постоянное напряжение последних месяцев.

— Я буду очень вам благодарен, мисс Дарлинг, — мягко улыбнулся Теодор, — Не волнуйтесь, в этой работе нет никакой конторщины. За чашкой чая с молоком и печеньем. Вы любите печенье?

У герра Дроссельмейера было особое отношение к сладостям. Он любил Рождество, и потому знал толк в том, какие сладкие подарки на него дарить. Сам он не ел ни конфет, ни марципана, но любил угощать других. Как и дарить подарки, зачастую, интересные только ему. Правда, для Венди он бы изобрёл нечто особенное. Он пока не придумал, что именно, но эта мысль почему-то его порадовала. Каждое новое изобретение, будь то игрушка или машина смерти, радовали Теодора как ребёнка.

— Да,  — он с мгновение подумал, а затем продолжил уже более уверенно:  — Мне удалось добиться у своих ... пациентов, и себя в том числе, полной осознанности снов. В этом и заключается главный принцип моего метода. Именно поэтому нужны столь детальные исследования, как самой природы Неверленда, так и его местности. Ведь при осознанном сне, мы способны управлять собой и вне сна, и в самом сне. Хочется знать где ты находишься.

Пока речь шла о снах, но ведь позже он сможет стать с ней и более откровенным. Теодор надеялся на это.

— Вас это пугает? Если да, то не волнуйтесь. Эти сны не приносят физического вреда.

Врать, конечно, не стоило. Тем не менее можно было чуточку приукрасить действительность. Впрочем, даже побывав в сложных ситуациях в Волшебной стране, герр Дроссельмейер вернулся в реальность таким, каков был. И можно было надеяться, что и с другими дела обстояли ничуть не хуже.

Он всегда отличался какой-то удивительной особенностью играть роль Рождественского деда, при том, что в сущности не особенно был щедр, или же желал доставить кому-то радость. Просто так полагалось, так было удобно, в конце концов. Но со временем ему даже понравилось. Теодор сомневался, что его крестники да племянники сколько-нибудь были бы ему рады в детстве, если бы он не приносил им сладости и игрушки. Дети иной раз были достаточно алчными созданиями, и не умели этого скрывать, как учились после того, когда понимали — одной улыбки недостаточно, чтобы получить желаемое.
Сейчас, по отношению к мисс Дарлинг,  Дроссельмейер включал всё того же субъекта, радушием которого можно было бы свободно пользоваться на своё усмотрение. Было бы желание. Однако, быть может впервые, у Теодора созрел хоть какой-то человеческий мотив подобного поведения  — Венди устала; она совсем недавно пережила смерть любимого человека, а после — отца; она боится, как любая женщина на войне, пусть даже прячет этот страх за уверенным спокойствием медсестры. Отчего же его чаяния на её счет, расчётливые и низкие, не могут быть хотя бы поданы в приятной упаковке уюта и подобия безопасности? В конце концов, он решил, что действительно не будет подвергать её опасности.

— Женщины всё умеют делать. Даже печенье, — Теодор улыбнулся, поворотом руки дав возможность партнёрше покружиться вокруг своей оси, а затем снова оказался с мисс Дарлинг лицом к лицу, — Вот оно настоящее оружие, а не эти ваши бомбы.

Когда же она упомянула о своём нежелании погружаться в старый сон, Дроссельмейер ... Нет, не изменился в лице и даже не попытался уговорить Венди изменить своё решение. Во-первых, этого не потребуется. А во-вторых, даже если что-то поменяется, речь об этом будет проходить в другой обстановке.
— О, нет, в этом не будет нужды, — он говорил с уверенность ещё и потому, что сам себе верил, — Всего лишь записи и разговоры о том, что было. Или, — Теодор помедлил, — Наблюдение за тем, кто спит. Но поверьте — в любой момент вы можете отказаться, и я готов пообещать, что будут сохранены все приличия.
В конце концов, ему не десять лет, и в его голове достаточно мозгов для того, чтобы ощущать всю скандальность ситуации для молодой женщины — спать в компании мужчины, пусть даже в исключительно научных целях, было весьма рискованным занятием.
— Полагаю, что для ясности и определённости, вам лучше познакомиться со всем лично. При свете дня. Можете даже взять с собой револьвер или молоточек для мяса.

Музыканты взяли иной ритм. Теодор воспользовался этим, чтобы увлечь Венди назад к столику. Приборы и тарелки убрали, должны были принести десерт.
— Мы поговорили обо мне, даже успели составить общие планы, но я почти ничего не знаю о вас, Венди. Нет, — теперь Дроссельмейер позволил похлопать молодую женщину по руке, но исключительно дружески и кратко, — Не о том, что было. А о том, что будет. Когда закончится война, что вы сделаете в первую очередь?
Он не стал спрашивать — чем вы будете заниматься после войны, так как женщины обычно говорят о желании семьи и детей, а это, так или иначе, привело бы мисс Дарлинг к грустным мыслям. Теодор упирал именно на мимолётное желание, быть может даже детское.
— Купите себе самое красивое платье? Или хорошей муки для печенья? — он взял в руки портсигар, оставленный на столе, открыл его, а затем снова закрыл, — Я, например, достану себе хороший табак. Это мучение, а не табак. Видите? Их здесь десять штук и все мои тайные враги.

— Зато печеньем и вниманием можно воспитать тех, кто не будет никого бомбить. Может быть нам именно этого и недостаёт? Чуточку тепла и детства? — о чём он говорил, Господи прости! Что за нелепые мысли? Но именно они, облечённые в слова, сорвались с губ Теодора, когда Венди с грустью упомянула вместе войну и печенье. Ещё чего доброго заделаешься убеждённым пацифистом. Уж не перепил ли он?

Однако Теодор понимал, что вино тут не при чём. Равно как и лихорадочный пацифизм. Он просто поймал себя на мысли, что точно такой же, как мисс Дарлинг — нежной, женственной, жертвенной, очаровательной девушкой, могла быть любая другая девушка, кою его сограждане, наградив жёлтой звездой, низвели до статуса животного. Дроссельмейер никогда не мучался совестью, живя в реквизированной квартире еврейского фабриканта, или же покупая вещи, явно принадлежавшие кому-то другому до него. Кому-то, кто не желал с ними расставаться. Его не коробили ни антисемитские лозунги, ни таблички на магазинах, гласящие, что евреям здесь не рады. Не коробили потому, что он никогда о них, евреях, не думал. Они жили где-то рядом, но Теодору было всё равно. С тем же безразличием он обвинил иудеев во всех смертных грехах. Просто ради удобства. Теперь же, держа в своих пальцах руку англичанки, герр Дроссельмейер, быть может впервые, ощутил, что если бы вдруг Венди Дарлинг носила бы жёлтую звезду, он бы не смог относиться к ней, как к прочим. И наверно, среди еврейских девушек тоже жила какая-нибудь Венди, которая теперь ...

Нет, к чему все эти глупые фантазии? С другой стороны — ничего другого Теодору не оставалось. Он не знал, что сказать мисс Дарлинг, как себя вести с ней. Острая неловкость сковывала его. Ему было страшно расстроить её, но именно этим он, судя по всему, и занимался, упоминая о вещах, которые, так или иначе, напоминали Венди о войне, о семье.
— Это вы хорошо сказали — когда есть кого радовать. Но у меня никого нет, кто бы порадовался чему-то от меня. Теперь уже нет. Поэтому мне придётся учиться делать это снова. Уже здесь.
А он когда-то умел радовать кого-то? Или только тешил своё эго? Почему он вообще думает в присутствии мисс Дарлинг о таком? Почему вдруг проснулась в нём какая-то совесть? Наличие в недрах собственного сознания совести, Теодору не понравилось. Он взялся за сигарету, даже положил себе в рот, но почти сразу вытащил.
— Тогда ... Хороший табак станет для нас символом того, что война осталась позади.
Дроссельмейер вздохнул, взглянул на Венди с каким-то нетерпеливым вопросом во взгляде. Словно она сама могла знать ответ.
— Простите, я ... Мне сложно сказать почему, но я веду себя так странно в вашем присутствии. Должно быть я отвык от общения. Работа, одна сплошная работа. Тут впору одичать и начать сторониться людей.
Им подали десерт. Нечто колышущееся в вазочках с ягодным ароматом. Теодор взял ложку и ткнул это нечто в бок. Колышущееся в вазочке отозвалось трепетом.
— Рискнёте?

Отредактировано Theodor Drosselmeyer (2020-10-25 21:41:13)

Герр Дроссельмейер действительно слишком много времени проводил в одиночестве, потому, взявшись за эту операцию со шпионством, самовлюбленно полагал, что люди есть нечто среднее между его машинами и подчинёнными. Как же он ошибался! Но если в случае офицеров ему помогал алкоголь, а в компании британских учёных — опыт знакомства с себе подобными, то в иных случаях Теодор ощущал себя не в своей тарелке. Мягкие манеры Венди побуждали его расслабиться и доверится ей, одновременно с этим Дроссельмейер понимал, что быть до конца откровенным с мисс Дарлинг он не сможет. Ему не хотелось обижать её. По непонятной причине, он, быть может впервые в жизни, желал в адрес собеседницы лишь одного — чтобы она побольше улыбалась и поменьше думала о грустном. Обычно ему было плевать на то, плохо ли кому-то в его присутствии или же хорошо. Куда важнее новый чертёж или верный расчёт.

— Почему бы и не дожить? По крайней мере — постараться. Хотя бы из вредности. Как я.

Теодор мягко улыбнулся. Если он пошлёт к черту Германию, то долго он не проживёт. Если на него донесут властям Британии — его ожидает точно такой же исход. Куда не кинься — всюду смерть. Скорее всего в Волшебной стране его тоже ждала смерть. Однако, надо сказать, там умереть было бы по крайней мере интересным. А Теодор Дроссельмейер так устал от скучных, обыденных решений проблем. Хотелось огонька. Чтобы было что вспомнит в аду, если тот, конечно, существует, в чём Теодор сомневался.

— Вы любите Рождество? — поинтересовался Дроссельмейер. — В Германии совершенно прекрасная традиция Рождества. Была. С приходом новой власти многое изменилось. Но я помню то, старое Рождество, и люблю его. Может быть ... Вы бы хотели ... Нет, не портить своё Рождество, нет. Но мне было бы приятно ... Неважно.

Он махнул рукой. В конце концов — это уже неприлично делать такие долгосрочные планы и приглашать молодую женщину на семейные праздники. Даже если его праздник заключался лишь в том, чтобы нарядить ёлку самодельными игрушками, и попытаться намешать картофельный салат с сосисками или поджечь в духовке тощего гуся, если тот найдётся. Поэтому он в эти дни будет работать. Если, конечно, не найдёт возможность попасть в Волшебную страну. Тем не менее Венди была очень деликатна, и это радовало Теодора. Всегда приятно, когда собеседник настолько вежлив, что готов терпеть твои недостатки.

— О, я всегда готов рассказать о своей работе больше. Но здесь лучше отвечать на вопросы, нежели чем пытаться коснуться всего и вся.

Дроссельмейер вздохнул, берясь за ложку. Ягодное желе ждало своей участи.
— Радовал? Племянников и крестников. На каждый праздник я дарил им игрушки. Я люблю Рождество и дарить подарки. Думаю детям было весело. Со взрослыми сложнее. Никогда ведь не знаешь, чего они хотят, не так ли?
Наверно у него была в биографии какая-нибудь Гретхен, которой он дарил цветы и замки из карамели. Наверно была — до той, первой, войны. А потом стало не до этого.
— А потом они повырастали и им стало не до меня. Дети всегда слишком быстро растут, особенно на чужих руках. А теперь ... Вряд ли они меня вспомнят добрым словом.

Отредактировано Theodor Drosselmeyer (2020-10-29 20:31:59)

— Это действительно стоит попробовать, — Дроссельмейер тоже рассмеялся и куда более легче, чем раньше.

Если так вдуматься, то многие его действия были продиктованы этой логикой. Из вредности — значит вопреки обстоятельствам, вопреки всему тому, что происходит и происходило с ним. Жизнь не сильно трепала его, однако ему приходилось превозмогать многое для того, чтобы добиваться желаемого. Он не был из тех, кому легко было познавать, открывать нечто новое. Он не искал лёгких путей. В его работе и его увлечениях, а теперь и в образе жизни, лёгким путям не было места. Это было бы слишком просто и не интересно. Герр Дроссельмейер мог жить припеваючи, пользуясь своими знаниями и связями, однако не хотел. В этом не было никакого смысла. Не для того, чтобы держать свой зад в тепле, он работал и стремился к открытиям. С подобными ему людьми посулы сладкой жизни не работали. Да, разумеется, в Берлине он жил в роскошной квартире, тем не менее, в Лондоне он был не менее доволен и куда более скромными условиями. Открытия не давались в руки так сразу. Их необходимо было завоёвывать, как в балладах рыцари и принцы завоёвывали прекрасных дам. С той только разницей, что если дама может с лёгкостью отдать руку и сердце другому, твоя работа останется при тебе. Впрочем, за свои открытия Теодор был готов был побороться. Очевидный пример тому его нынешнее прибывание в стране врага.

— Благодарю вас, мисс Дарлинг, — теперь голос Теодора звучал несколько грустно, — Но я думаю, что вашим родственникам и друзьям не захочется видеть за своим столом человека, чьи соплеменники бомбят их родную землю. Мне бы не хотелось портить им праздник.
Он не отказывался и её предложение было весьма великодушно, тем не менее, Дроссельмейер понимал, что скорее всего оно сделано в ответ на его, куда более неудобное и почти неприличное. С женщинами было сложно. С приличными женщинами — сложнее вдвойне. Отчего-то Теодору думалось, что Венди особа правильная, та, которая никогда не поступится своими моральными принципами. Достойная леди своей страны. И это было плохо. Потому, что он совсем не подходил под описание достойного человека, и знакомство с таким могло оказаться для мисс Дарлинг нежелательным. Даже если брать лишь одну подробность его биографии — он немец. Про другие лучше и вовсе молчать. Самое лучшее, что мог сделать Теодор — это оставить Венди в покое и никогда более ей не звонить и не искать с ней встречи. Но ему что-то мешало поступить именно так. Наверно мечты о Неверленде. Или феи. А может ещё что-то. Он пока не разобрался.

— О, нет. Я не думаю, — теперь он уже говорил менее доброжелательным тоном. Для общества герра Дроссельмейера было принято считать предателем. Его крестники и племянники, должно быть, с честью играли свои роли, а кое-кто верил, что так оно и есть. Но вся ирония судьбы заключалась в том, что Теодор мог стать настоящим предателем, и тогда ... Всё станет ещё интереснее.
— Нет. У меня не было своих детей никогда. Я старая дева, мисс Дарлинг.
Желе оказалось не таким уж противным и страшным на вкус, как на вид. К нему им подали чёрный чай, который Теодор не стал разбавлять молоком.
— Когда вращаешься всю жизнь в научной среде, то сложно ... Найти женщину для брака и понимание. В молодости ты считаешь, что успеешь всё, а когда приходит время, у тебя целая копна седых волос, то становится уже поздно. Да и кому интересен муж, который часами сидит в своём кабинете? Никакого интереса от такого субъекта.

Отредактировано Theodor Drosselmeyer (2020-11-01 23:25:01)