Десятого марта, через шесть дней после убийства Фридриха, Мари направила во все крупные газеты всех крупных городов объявление, гласившее, что за любую информацию, переданную о Гамельнском Крысолове на имя М. и адрес герра Дроссельмейера, будет уплачена ровно тысяча рейхсмарок. На это Мари потратила одну десятую назначенного гонорара, зная наверняка, что в случае удачи сэкономит больше.
В «Народном обозревателе» текст опубликовали уже восемнадцатого, двадцать пятого — повторили, но уже двадцать четвёртого Мари, наконец, обосновавшаяся в доме крёстного, начала подыскивать другие способы напомнить фокуснику о себе.
К тридцатому числу, когда магия закрытых дверей окончательно сошла на нет, Мари вновь вернулась к поискам убийцы Фридриха. У неё были некоторые зацепки — догадки, не подтверждённые фактами, основанные на одних лишь выводах из косвенных намёков, но от того лишь более опасные. Если Мари была права, Фридриха убрали свои же и убрали приказом сверху, и этого она никогда не смогла бы простить.
Фридрих был лучшим не только для Мари — в том, что он делал, он был лучшим тоже. Это, пожалуй, было у него наследственным — герр Дроссельмейер ведь тоже считался в своих кругах за звезду. Наверняка считался, точно Мари не знала, но даже герра Дроссельмейера против службы безопасности было мало, и именно поэтому Мари нужен был фокусник и его талант.
Одно чистосердечное признание, и Фридрих будет отомщён, а Родина избавится ещё от одного предателя. Казнить невиновных Мари была не намерена: в детстве она была справедливой девочкой, и ещё не успела из этого вырасти до конца.
Появление фокусника в гостиной было сродни чуду. Мари, оставившая туфли в коридоре рядом с тем местом, где обычно оставлял ботинки крёстный, по дороге к своей комнате уже раздевалась, на ходу надкусывая купленную у дома сдобу с корицей, когда так и застыла у порога, не вытащив до конца правую руку из рукава.
Оцепенение прошло быстро: Мари спешно запахнулась, отёрла запястьем припудренные губы, отряхнула о юбку ладонь перед тем, как подать её фокуснику. Улыбнулась:
— Не думала, что вы откликнетесь.
Но он откликнулся, и большего Мари пожелать не могла — разве только то, чтобы сегодня крёстный задержался в пути домой. Она ведь здесь — зачем ему спешить?
— Любопытство, или в самом деле рассчитываете на тысячу марок? — уточнила Мари, всё ещё не отводя блестевшего радостью взгляда от его лица.
В глаза ему Мари, тем не менее, старалась не смотреть — всё ещё помнила.

Отредактировано Marie Stahlbaum (2020-11-17 22:35:43)

— Это успеется, — пообещала Мари, не планировавшая оплачивать Крысолову один лишь только визит, и опустила протянутую руку. Села на диван, стряхнув наполовину съеденную булку обратно в бумажный пакет и сбросив тот на кофейный столик, скрестила на левую сторону лодыжки.
Пусть Крысолов был хоть трижды безумен или столь же скрытен, чтобы носить чужую маску, его талант Мари пробовала на себе и потому рассчитывала, что он будет ей полезен. Половину дела она уже сделала — убедила его найти её, хотя и обещала ему когда-то, что найдёт его сама, — оставалось лишь убедить его помочь ей.
— Я позвала вас потому, что мне нужна ваша помощь, — честно призналась Мари, планомерно оставляя отпечатки пальцев на сером хлопке у петель, пока обручальное кольцо на её правой руке бросало по-мартовски холодных зайчиков к ногам Крысолова. — Мой жених был убит почти месяц назад. Я надеюсь, вы сможете выяснить, кто его заказал.
Без него она этого сделать не смогла бы в любом случае. Слишком высоко. У неё ушли бы годы, чтобы забраться.
— Я скажу, с кем нужно будет поговорить.

Деньги были первым, что Мари забрала из дома Фридриха, если не считать оставленных его коллегами документов. У Фридриха были определённые накопления — «на твою пенсию», как он любил говорить Мари, хотя у неё шансы дожить до этой пенсии были примерно такими же.
— Я учту это, — поэтому Мари всерьёз готова была согласиться. Подалась вперёд:
— Но мне нужна правда, а не козёл отпущения.
В этом ведь была её работа: она доискивалась правды. Находила крыс под человеческими масками, но никогда не трогала людей и все подозрения держала при себе, пока не получала доказательств. Она бы не простила себя, если бы пострадал кто-то невиновный. Наверняка не простила бы.
— Сколько вы хотите?
В кошельке у Мари было только семь марок — она редко брала с собой крупные суммы, хотя и не имела привычки считать деньги: сперва этим занималась её мать, потом — Фридрих. Тысячная купюра из его стола лежала теперь в оборудованном в спальне тайнике, исключительно на всякий случай, но за всем остальным нужно было ехать. Не в банк — Фридрих им никогда не доверял.

С кем имела дело на самом деле, Мари в самом деле не знала: считала Крысолова не более чем интересным и полезным феноменом, человеком, одарённым свыше, таким же смертным, как она сама. Он умел заставлять людей слушаться своего голоса — Мари не могла не согласиться с тем, что взятое имя подходило ему безупречно, — а Мари хорошо бегала. Каждому свой талант, только и всего.
— Справедливость — вещь бесценная, — Мари холодно усмехнулась.
Дело было не только в справедливости, не только в отмщении — где-то там, в рядах высших чинов Рейха пряталась крыса, способная унести больше жизней, чем любая чума. Фридрих стал первым, и теперь долгом Мари было вычислить эту крысу и сжечь. Вместе со всеми, кого та успела укусить.
— Как насчёт услуги? — предложила Мари, откидываясь на спинку дивана, и вытянула сложенные вместе ноги вперёд. — Взять авансом будет сложно, но мы что-нибудь придумаем. Кроме того...
Без Фридриха Мари зарабатывала не так много.
— Я никуда не спешу.

Отредактировано Marie Stahlbaum (2020-11-18 18:46:48)

Какую услугу оказать человеку, способному развязать и закончить мировую войну? Тому, кто мог бы стать пророком новой религии или новым богом, пока первая же пуля не показала бы, насколько он смертен? Власть над человеческими умами — всё, чего когда-либо хотели великие, и это всё у него уже было.
— Хороший вопрос, — хмыкнула Мари, на всякий случай выгадывая себе ещё пару секунд на размышления.
Но ничем лучше уже придуманного её не озарило.
— Рано или поздно, — осторожно начала Мари, — вам может встретиться кто-нибудь, кто окажется глух к вашему таланту.
Таких в мире было не так уж и много, но такие были. Они могли не бояться Крысолова, как он мог не бояться темноты, деятельный даже во мраке. Положа руку на сердце, Мари всё ещё хотела также.
Не слишком сильно: при понимании его таланта уязвимостей в нём открывалось немало. Мари, не отводя взгляда от Крысолова, безразлично повела плечом:
— Случись это, я могла бы попробовать решить проблему за вас.
Для Мари это обещание включало все методы — даже самые радикальные. Ей и самой было бы интересно попробовать: она никогда ещё не заходила в своей работе далеко.

— Да, — согласилась Мари спокойно. — Должна.
У неё даже было чем ему заплатить, но — и это Мари знала точно, — у крёстного было больше. Он бы даже не обязательно заметил, а если бы заметил, Мари бы вернула — она собиралась взять его деньги не из необходимости.
— Подождите пару минут.
Вместе с деньгами она принесла с собой кофе. Хороший кофе, который пока ещё можно было достать. Она, собственно, и начала с того, что поставила на плиту турку, и только потом уже занялась чужой заначкой.
Заплатить за услуги Крысолова, наверное, было бы дешевле, чем оказать ему услугу, и Мари долго обдумывала эту идею, пока, наконец, не отказалась от неё совсем: ей не хотелось терять с ним связь. Он был однозначно опасен, вероятно безумен и он в любом случае порой пугал Мари до чёртиков, но… она просто ничего не могла с собой поделать. Она никогда не умела как следует противостоять самой себе.
— В числе руководителей Фридриха есть несколько человек, с которыми мне бы хотелось поговорить по душам в вашем присутствии, — выставив на кофейный столик поднос, где вместо салфетки между чашкой и блюдцем лежала тысячная купюра, Мари вновь заняла своё место на диване. Достала из пакета недоеденную булку, отщипнула себе кусок и, заложив тот за щеку, поинтересовалась:
— Что мне нужно для этого сделать?

— У меня пока есть только одно, — коротко усмехнулась Мари. — Отто Олендорф. Мы можем начать с него.
Хотел он того или нет, Олендорф мог бы дать им с Крысоловом зацепку — как руководитель Фридриха он не мог не знать, над чем тот работал, в том числе неофициально. Фридрих прокололся, наводя справки о ком-то выше Олендорфа, и Олендорф мог бы знать, кого искал Фридрих, ведь не исключено, что Фридрих приходил к нему. А если нет, ему просто не могли не доложить, Мари была уверена в этом.
Почти уверена.
В том, что визит в церковь был дурной идеей, Мари была уверена больше. У неё были трудные отношения с Богом. Всяко труднее, чем у него с ней.
— Боюсь, герр Дроссельмейер не простит мне таких гостей, — Мари, планомерно и нервно подъедавшая запретную сдобу, так и не притронулась к кофе. — Ему и моё присутствие даётся... нелегко.
Хотя не сказать, что в этом не было заслуги Мари: она могла бы приложить больше усилий, чтобы сделать своё пребывание менее заметным — или хотя бы не попадаться с поличным. Мари уже пообещала себе, что в следующий раз, когда ей захочется влезть ночью в кабинет герра Дроссельмейера, она позаботится о том, чтобы он допил свой чай, и сочла эту меру достаточной.
— Я подыщу другую квартиру, — пообещала Мари и, коротко хмыкнув, проследила взгляд Крысолова. — Фортепиано ведь не обязательно?
Кроме фортепиано Мари умела играть только на нервах, но зато с большим талантом. Играть на своих собственных ей удавалось особенно хорошо, и, не удержавшись, Мари всё же спросила:
— Хотите сыграть?
Ей бы этого хотелось. Хотелось бы узнать, смогла бы ли она сопротивляться теперь, когда знала, как работал талант Крысолова. Может быть, в третий раз ей было бы проще.
Кроме того, — и Мари готова была поспорить на ещё одну тысячу, — Крысолов наверняка пел даже лучше, чем в опере.

Ключ никак не желал попадать в замочную скважину. Теодор раздраженно поправил бумажный пакет, в котором нёс бережно завернутые покупки из магазина, что призывно сиял витриной аккурат по левую сторону улицы, и, наконец, открыл входную дверь. Рабочий день выдался достаточно насыщенным — вплоть до визита из министерства, и нервным, потому герр Дроссельмейер счёл за благо, как только появилась возможность, уйти домой. Ему нужно поработать. Поесть. Чёрт возьми — просто отдохнуть в тишине и подумать. Раз уж в голову закралась шальная мысль попасть в Волшебную страну, то нельзя оставлять эту фантазию без должного контроля.

В прихожей он поставил пакет на пол, снял пальто и шляпу, с педантичностью невротика повесив те строго на предназначенные для них места, и только после понял, что дома он не один. Занятый своими мыслями, Теодор не услышал звуков фортепьяно, но они словно оглушили его, когда смолки. Неужто Мари взялась за музыкальный инструмент? В таком случае, надо будет полюбовно договориться с ней о том, что он запрещает в своём доме игру на музыкальных инструментах от семи часов дня до пяти часов утра, как минимум.

— Не предполагал, что тебя заинтересует фортепьяно, — с улыбкой Дроссельмейер заглянул в комнату, с удивлением обнаружив там молодого человека вместе с крестницей.
— Не знал, что у нас гости. Мари, ты представишь меня?
Но требовалось ли это представление? По крайней мере, в случае Теодора нет. В красивом лице и изящном сложении гостя он узнал того, с кем повстречался когда-то давно. По ту сторону реальности.

Теодор ощутил нечто предгрозовое в воздухе. Должно быть какая-то из его фраз показалась собеседнику возмутительной или же неуместной. Что ж ... Ему не нравилось говорить загадками там, где без этого можно было обойтись. Он почти везде говорил загадками, и мог бы, по крайней мере, дома позволить себе чуточку откровенности, не так ли? В конце концов, ни крысы, ни дети в сознании Теодора не были чем-то недостойным. Можно сказать, он ценил и тех, и других в равной мере. И те, и другие приближали прогресс, позволяли приблизиться торжеству науки. Дроссельмейер даже ценил их по своему. В циничной манере абсолютной беспринципности. Он верил в то, что поступает правильно. Если бы ему кто-то сказал, что уже в конце 1940 года он, Теодор, будет мыслить иначе, он отмёл бы от себя данную нелепую фантазию. Пока им двигали интерес, месть, азарт и детские обиды — не лучший коктейль с какой стороны не посмотри.

Теодор не успел ответить на слова Крысолова. Пока он не знал, что они, своего рода, пророческие. И даже не задумался об этом, стоя в своей новоприобретённой квартире, в элегантном костюме со значком НСДАП в петлице. Лишь пожал плечами и повернулся на голос крестницы, которая вошла в комнату с кофе. Теодор даже не подумал помочь ей. Немецкие хозяйки обычно славятся своей ловкостью во всём том, что касается принятия гостей.

— Тернистым путём, крестница,  — ответил Дроссельмейер принимая с рук на руки чашку кофе, — Господин Хаммерляйн умеет задавать правильные вопросы.
Он всё-таки не забыл его фамилию, как мог бы. И не стал делать вид, что скрывает — они знакомы. Всему своё время. Или же нет.
— Вы вместе работаете? Или, виноват, любовь к музыке скрепила вашу дружбу?
Возможно и дружбы никакой нет. И возможно Мари известно, кто такой Крысолов, и что-то большее о Волшебной стране, чем она пытается показать ему. Может она уже давно туда пробралась без него и машины, и начала вторую войну с крысами. С неё станется.