Фриц не спешил домой. Зачем? Не смотря на телеграмму, в которой он извещал семью о своем скором возвращении в Берлин, мужчина не особо ждал встречи. Все было известно наперед: отец хлопнет по плечу, рассматривая ромбы на петлице; мать заквокчет, что сын исхудал и совсем мало писал домой; Мари угрюмо посмотрит на младшего брата и равнодушно кивнет, принимая факт его возвращения к сведению. Юный Штальбум уехал из Берлина больше пяти лет назад, и теперь, уже став не таким уж и юным, Фриц окончательно понял, что та незримая нить, которая связывала его с отчим домом навсегда разорвана. А потому, вернувшись в родной город (Фриц по нескольку раз в год бывал в столице по роду службы, но никогда не задерживался дольше, чем на пару дней), унтерштурмфюрер в первую очередь сделал доклад, затем дождался в приемной личной аудиенции с рейхсфюрером СС Генрихом Гимлером. После недолгого разговора с непосредственным командованием мужчина расположился в довольно просторной (офицерам СС всегда достается самое лучшее) служебной квартире на Егерштрассе. И только на закате дня направился в родительский дом повидаться с семьей.

Звонок. Еще один звонок. Тишина. Никаких звуков за дверью, никакого причитания матушки и тяжелых шагов отца. Только тишина. Никого нет дома. Может и к лучшему? Фриц проверил наручные офицерские часы, такие были у всех, кто участвовал в задержании Рема, - еще 5 минут и можно уходить. Поужинать в городе, послушать музыку в офицерском клубе. Все-таки давненько Фриц не был в Берлине просто так, без давящего сверху приказа... Но нет, вот он слышит шаги за дверью. Одинокие, легкие, - Мари. За ее спиной пустая прихожая.

- Где отец с матерью? - брат и сестра словно продолжают старый, давно прерванный разговор. Ни приветствий, ни объятий. Она не хочет, а ему и не пристало. И это все, что они могут сказать друг другу после стольких лет? Видимо, да. Ничего не значащие вопросы без ответов. - Ну если ничего, кроме ужина меня тут не ждет, то пусть будет хотя бы он.

Фриц уверенно прошел в прихожую, сняв у порога фуражку. В свете электрических ламп блеснули череп и кости, традиционная кокарда СС.

Отредактировано Fritz Stahlbaum (2020-12-06 14:30:32)

В светло-серой форме СС Фриц и правда смотрелся хорошо. Природный блондин со светлыми глазами, спортивного телосложения, подтянутый и ловкий, в кителе он казался еще выше и крепче. Вот оно, живое воплощение идеи о чистоте нации и истинном величии германского народа. Штальбаум знал это и без зазрения совести этим пользовался.

- Интонация и мимика не соответствуют сказанному, - мужчина словно проговорил вслух будущий рапорт о сегодняшнем дне. Неспешно, задумчиво, взвешивая мысли и облекая их в холодные слова. - У тебя какие-то проблемы с СС, милая?

Воистину этот вечер, без родителей и тостов за здравие бравого офицера Штальбаума, был самым странным с тех пор, как к ним в гости перестал захаживать старик Дроссельмейер со своими поделками и подарками. Сперва Мари сама открывает дверь, затем сама идет на кухню и хлопочет у плиты. Фриц не против, истинная жена офицера (а молодой человек не сомневался, что его сестра свяжет жизнь с кем-то более достойным, чем конторская крыса) должна уметь делать все, а не сидеть сложив ручки на белом переднике. Просто... странно.
- Мы больше не держим кухонную прислугу? - как бы между прочим поинтересовался Фриц, присаживаясь на край стола.
За все годы жизни в родительском доме сам он на кухне была считанные разы, в моменты детских проказ или прячась от неизбежного наказания за широкими юбками стряпухи, фрау Марты. Мужчинам не место на кухне, как женщины чужды на поле боя.

Как надолго унтерштурмфюре Штальбаум вернулся в Берлин он не знал и сам. Временное ли это назначение, или Гимлер решил держать при себе перспективного офицера? Фрицу то было не ведомо, и в качестве ответа он равнодушно пожал плечами.
- Пока не командируют в часть или не дадут новое назначение, - говорить о своей службе молодой человек, разумеется, не собирался. Строить гипотезы и теоретизировать на этот счет - тем более.
Сестра протянула портсигар, предлагая Фрицу закурить. Цепкий взгляд разведчика задержался на рисунке крышки, выхватывая детали.
- Портсигар Фридриха. Откуда он у тебя? - не смотря на активную антитабачную кампанию Третьего Рейха и личную неприязнь Гитлера к табаку, многие солдаты и офицеры продолжали курить. Штальбаум, пристрастившийся к зелью еще в Пехотной школе в Мюнхене, не стал исключением. Поэтому сигарету взял, прикурил и глубоко затянулся. Первые тонкие хлопья пепла упали на пол, по кухне пополз терпкий, едкий дым.

- Как удобно все складывается, Мари. Родители в Ницце, кухарка болеет, горничная тоже, наверняка, отпущено под очень благовидным предлогом. Выглядит так, словно ты хотела остаться одна. Ты одна, Мари?   
Фриц не был дознавателем, никогда не грезил о карьере в "тайной государственной полиции", неоднократно отмахивался от попыток Гейдриха переманить его к себе. Все эти шпионские игры  в СД и Гестапо казались Штальбауму чем-то очень скользким и склизким, безусловно необходимым, но чуждым довольно прямолинейной натуре молодого человека. Но умение задавать вопросы ничто иное как форма выживания в том опасность миру, частью которого давно уж стал Унтерштурмфюрер СС Штальбаум.

Молодые люди курили. Фриц переваривал полученную информацию о помолвке его сестры и Фридриха Дроссельмейера, племянника того самого старика, так радовавшего когда-то детей советника медицины Штальбаума. Друг детства, в некотором роде сослуживец, почти офицер. Штабной, конечно. Пожалуй, Фридрих и правда был для Мари достойной партией: сильный, серьезный человек правильного происхождения, который сумеет обуздать неуемную фантазию старшей сестры и ее противное женской природе стремление строить карьеру. В конце концов, если партия и родители "за", то кто он такой, чтобы кривить нос.
- Рад за тебя. Поздравляю. Фридрих Дроссельмейер отличный выбор, он верный сторонник партии и Третьего Рейха, достойный офицер и настоящий мужчина. И давно?
Еще один клубок дыма ползет по кухне. Немецкие медики громче всех трубят о вреде курения. Непонятно, это пропаганда или истина. Хотя для них, детей Штальбаума, разницы быть не должно. И они верят. Курить это, однако, не мешает, разве что добавляет время от времени привкус тревожности с каждым вдохом сизого, дурно пахнущего дыма. А еще в Дахау было проще, если куришь, - не так чувствуется вонь.

- Я только приехал в Берлин, сестра! Дай мне осмотреться, -  Фриц улыбается в ответ на вопрос о его собственной женитьбе. Гиммлер тоже сегодня про это спрашивал, намекал, что хороший офицер СС и верный сын партии должен иметь жену, которая сможет родить верных сынов Германии. Молодой человек кивал, абсолютно не возражая большому начальство, но при этом отлично понимаю, что он нормальных женщин-то видел в последний раз на Берлинской Олимпиаде. Все остальные, кого он встречал в "деловых поездках" или в Дахау были не женщинами. Так... мишлинги в лучшем случае.

Мари давала очень уклончивые ответы. Это очень не нравилось унтерштурмфюреру СС, чьей работой было наблюдать за любыми изменениями в поведении или речи "подопечных", следить, слушать и делать соответствующие выводы для рейхсфюрера. Мужчина кинул дотлевшую сигарету в пепельницу. И еще раз очень внимательно посмотрел на сестру.
Пока девушка, пожевывая сигаретный мундштук, накладывала ужин на тарелку, Фриц, совершенно по-звериному склонив голову на бок, наблюдал за ней. Было любопытно, какой же выросла сестренка Мари. Первым на ум приходило слово "равнодушная", и, пожалуй, это даже печалило младшего Штальбаума. Другим словом было "отстраненная", и как раз это было нормальным. У них всех не очень получилось стать нормальной семьей. Возможно, Фридрих сможет дать это Мари.

- Ты похожа на американку, - наконец  сделал вслух вывод Фриц. Он все также улыбался, как и до этого, только вот интонации чуть изменились. В голосе прорезался холодок.
Офицер не любил американцев и все, что с ними было связано, - ему была чужда их культура, образ жизни и мысли. Еще школьные годы он высмеивал их дикий капитализм, ввергший половину обитаемого мира в кризис. Высмеивал и презирал. Чем больше рос, чем больше слушал лекции в гитлерюгенте и, после, в офицерском клубе, чем внимательнее читал газеты, - тем больше проникался пренебрежением и антипатией к этим потомках бунтовщиков и евреев.
И тут же, смягчившись:
- Так где ты сейчас служишь?

К ужину офицер пока что так и не притронулся.

Отредактировано Fritz Stahlbaum (2020-12-06 20:41:17)

- Ты делаешь из меня домашнего деспота, милая, я совершенно не это имел ввиду, - продолжать мысль он не стал. Но женщина в халате, с сигаретой в зубах копающаяся у плиты явно не тот образ, который стоило бы примерять для себя достопочтенной фройлян из хорошей семьи. И что же подумаем Фридрих, если увидит ее... такой. Взгляд светлых, то ли серых, то ли голубых, глаз мужчины был достаточно красноречив. Фрицу отвратительна была его сестра в столь мещанском и нецивилизованном амплуа.

Ужин остывал. Молодые люди продолжали вести неспешную и ставшую уже давно привычной позиционную войну в духе "Штальбаум против Штальбаум". Подходя к дому спустя столько лет, Фриц надеялся, что они это переросли. Но, оказывается, детские обиды и раны затягиваются очень медленно. Даже не годами, десятилетиями. Притом сам Фриц даже не мог вспомнить, когда и из-за чего отношения в их семье оказались такими натянутыми. Казалось, они были такими всегда.

- Секретарь? У кого? - нет, Фриц не поднимал ее личное дело. Во-первых, не успел. Во-вторых, счел это невежливым. Можно сколько угодно копаться в личных делах унтерменьшей, военных или политических преступников, врагов фюрера и Третьего Рейха. Но поднимать досье родной сестры ради удовлетворения собственного любопытства, - это низость, на которую офицер не мог пойти. - Передай матери, что нас хорошо кормят. Пропорционально, как сказали бы в Рейхканцелярии.
Фриц улыбнулся, намекая на то, что последнее сказанное - шутка. Он так редко позволял себе шутить про работу...

Мужчина неуверенно поковырялся вилкой в тарелке и таки попробовал ужин, приготовленный Мари. Съедобно. Еда начала постепенно исчезать с тарелки. Ел Фриц неторопливо, как и подобает офицеру, практически бесшумно, сдержанно и очень манерно. Так учат есть в хороших домах. Так он не ел уже много лет...
- И что ты хочешь знать обо мне, сестренка?

Мари отвечала уклончиво, и Фрицу это очень не нравилось. С одной стороны все это можно было списать на общую отстраненность сестры (в ее глазах так и читался немой вопрос "Когда же ты наконец-то уйдешь?"), а с другой... неужто старшая Штальбаум вляпалась в какое-то, прости Господи, дерьмо. И сейчас старается скрыть это от брата за показным безразличием и отстраненностью. Конечно, Фриц не без сложностей, но сможет поднять ее личное дело и узнать ответы на все свои вопросы. Но шпионить за собственной сестрой унтерштурмфюрер считал недостойным, низким и слишком беспардонным даже для него. "Я делаю это для твоего же блага" часто слышим мы от родителей и палачей. Для Мари Фриц не был ни тем, ни другим.

- Может быть кофе, милая? - вежливо поинтересовался мужчина, когда показалось дно тарелки. Это был и его дом тоже, так что сколько бы сестра не сверкала глазами, он будет оставаться здесь так долго, как посчитает нужным. Скажем, для того, чтобы посмотреть, ради чего (или кого) его сестра пожелала сегодня остаться одна в пустом доме без прислуги. Как какая-то... американка.
Может остаться сегодня на ночь?

Женщина внимательно изучала брата, и тот был готов отвечать на вопросы о значках и планках, прикрепленных к кителю, о черепе или трех ромбах на воротнике. В конце концов, рассказать о службе в Дахау, подготовительном лагере и не только. Штальбаум даже придумал складную легенду для семьи и друзей, пока ехал на поезде в Берлин. Но вместе этого Мари спросила про часы. Красивая безделушка, которую (как считал сам Фриц) он получил незаслуженно.
- Часы? Мюнхен, 1934. Я еще был курсантом, когда некоторым из взвода было приказано поступить в распоряжение прибывших утром офицеров СС. Мутная история, - разумеется, рассказывать о том, как солдаты врывались в номера отеля, где остановились Рем и ближайшие офицеры, вытаскивая их из постелей, и как лично Гитлер, ополоумив от гнева и страха, метался по длинному гостиничному коридору, беспорядочно барабаня кулаками в двери и выкрикивая ругательства, офицер Штальбаум не станет. Никому и никогда.

- Наверное, мне стоит навестить Фридриха и поздравить его с помолвкой.

- А вот я бы не отказался от чашечки кофе. День сегодня был длинный и сложный.
Чем  "тоньше и тоньше" делала Мари намеки на то, что братцу пора, тем сильнее крепло в нем желание никуда не уходить. И посмотреть, а что же будет в итоге. Чутье разведчика подсказывало, что что-то во всей этой истории нечисто. Может у них в подвале укрываются евреи? Или на чердаке? А может сестра в своей женской спонтанности, взбалмошности и эмоциональной глупости взялась прятать от закона врага Третьего Рейха?
Могла ли на такое пойти Мари? Фриц пристальное посмотрел на девушку, чуть прищурив глаза... Эта - могла.

- Я думаю завтра к нему заскочить на службу. Мне все равно надо обсудить в его управлении несколько внутренних вопросов, поднять пару досье, а заодно повидаюсь со стариной Фридрихом. Как там, говоришь, называется клуб на Шульштрассе? Обязательно приглашу его туда завтра вечером, раз уж ты рекомендуешь. Не против?
Фриц достал из нагрудного кармана уже свой портсигар и закурил довольно крепкие сигареты какой-то известной американской марки. Сигарета была необычной: толстая, длинная, с темным фильтром на конце. Откуда такие берут офицеры СС лучше не знать. Да и вслух о таком вне колючей проволоки трудового лагеря не говорят. Не вежливо.
- Если ты отпустила горничную, кто сегодня приготовит мне спальню? - мужчина глубоко затянулся. Незнакомый табак щекотнул гортань и небо, ушел в легкие слабой дымкой. Не то, совсем не то. Слабые, сладковатые, как будто... обделенные чем-то. Неполноценные недосигареты, созданные неполноценными недолюдьми.

Этот мир принадлежит не тем, кому "не сложно", а тем, кто берет и делает. Именно поэтому Фрица всегда ставили в пример Мари, а не наоборот. В ответ на полученные инструкции, офицер без лишних слов встал, расстегнул китель, под которым оказалась безукоризненно белая сорочка, и аккуратно повесил на спинку стула, мимоходом смахнув одному ему видимую соринку с погона. Варить кофе блондин научился еще в Мюнхене. Этот напиток был чертовски популярен среди старших офицеров, многие из которых были ветеранами Империалистической войны, ну и, разумеется, курсанты стремились во всем походить на этих живых героев. Штальбаум не был исключением. Если Мари хотела смутить брата, то у нее это не удалось. Тот лишь покачал головой, еще раз отмечая нелюдимость и негостеприимность сестры. Хорошо, что Фридрих готов принять ее такой, какой уж уродилась эта дикарка.
На столике появились искомый уже молотый кофе, а затем рядом оказались соль, сахар, черный и красный перцы. Сохраняя воистину нордическую невозмутимость, Фриц смешал все ингредиенты в джезве, тщательно перемешал, залил водой и поставил на огонь.

- Обязательно уточню у Фридриха. Вы ходите туда вместе? - Фриц задал последний вопрос совершенно невинным тоном, как будто хотел узнать, какого цвета шторы Мари планирует повесить в спальне в следующем сезоне. - Кстати, а что его дядя, старик Дроссельмейер?  Рад небось вашей помолвке?

В горлышке джезвы начала образовываться крема, и мужчина смешно убавил огонь. Вскоре варево показало всем своим видом, что в медных стенках сосуда ему тесно. Штальбаум снял джезву с огня, дал кофе "успокоиться", вернул на огонь, а затем еще четыре раза повторил процесс. После чего огонь был потушен, а в турку мужчина влил буквально чайную ложку холодной воды из кувшина, стоявшего на столике. Все это время Фриц на сестру обращал внимания не больше, чем на натюрморт, висящий на одной из стен. Не очень интересуясь ее мнением, брат достал две кофейные чашечки (простецкие, явно для прислуги) и поровну разделил битумно-черный напиток. Одну из чашечек поставил по правую руку подле Мари. Вторую забрал с собой на прежнее место. И все так же неспешно и молчаливо накинул на плечи китель, чтобы не примять его ненароком. К форме немецких солдат учили относиться крайне бережно, да и врожденный педантизм не позволял подобной глупой халатности.

Сигарета в пепельнице успела истлеть в ломкий столбик пепла, так что мужчина закурил следующую, чувствуя себя если не преступником, то как минимум хулиганом. Кофе, сигареты, да еще и вместе, - все это так не одобрял в своих речах фюрер.

- Возьми сразу сигареты, милая. Я лишен прерогативы заканчивать светские визиты тогда, когда сам посчитаю нужным, - Фриц еще раз тонко улыбнулся, как при несмешной шутке. И в самом деле, его жизнь и каждая ее минута принадлежали Третьему Рейху, фюреру и рейхсфюреру.

- Нет, милая, я курю то, что не курят обычные немцы.

"Отряды охраны" - это элита немецкого общества, чистокровные арии, которые должны составить костяк обновленной  нации, чья судьба господствовать над всем  миром на правах сильнейших и умнейших. Про это нередко говорил Гитлер, писали Геббельс и, разумеется, из раза в раз повторял Гиммлер. И Фриц Штальбаум был горд и счастлив причислять себя к этим элитным войска, численность коих по всей Германии и Австрии не превышала всего двенадцати тысяч. Гордость своей страны, готовые во славу Рейха выполнить любую работу. Абсолютно любую, если то будет необходимо. Не зря же на его пряжке выбит девиз войск СС: моя честь - это верность.
А лучшим служебным псам Гитлера полагались самые сладкие кости.

Возможно, спустя десятилетия Штальбаум оглянулся бы на свою жизнь и пришел ужас от циничности и аморальности своих суждений. Сигареты в портсигаре были трофеем. Кому они принадлежали? Коммунисту? Проститутке? Еврею? Какова его судьба за воротами лагеря? Это было не важно. Те люди ушли, возможно, погибли.  Не пропадать же качественным иностранным сигаретам. По-немецки прозаичный и рациональный подход, надо сказать.

Фриц сделал еще одну затяжку, запил ее горячим кофе. Лучше не бывает. Давно ли такое было в последний раз? Порядком. Нельзя сказать, чтобы в пехотной школе, в учебном лагере или, тем более, в дни, когда ему поручали высокопоставленных гостей Германии, условия были чрезвычайно жесткими душераздирающими. Но не хватало внутренней расслабленности, что ли. Мари не была врагом Фрица, как бы холодно и чуждо она себя не держала. Она была дурочкой со своими женскими секретами, может быть чуточку заносчивой и амбициозной, но вряд ли могла представлять для брата реальную угрозу. Чего о нем, впрочем, сказать было нельзя. Был бы приказ...

- И все же зачем тебе нужен был пустой дом на сегодня?

Мари была очень убедительна. Если бы не сотни повторенных "герр офицер, я просто шел домой, это какая-то ошибка, просто шел домой!" врагами Рейха и предателями расы с невероятно убедительными интонациями, Фриц бы даже ей поверил на все сто процентов. Будь он офицером вермахта, пилотом авиации или капитаном воспрянувшего из разрухи немецкого флота, то есть человеком далеким от людских пороков, из которых самыми мерзкими являются трусость и ложь.
И сейчас Мари была грешна как никогда. У Фрица не было доказательств, только тонкое чутье человека, давно имеющего дело с самыми породистыми лжецами, аферистами и авантюристами, - дипломатами, юристами и учеными.

- Что ж, в таком случае не буду тебя задерживать, милая. Надеюсь, моя старая спальня еще никем не занята? Я хотел бы расположиться там на сегодня. Ночь в отчем доме, что может быть важнее для восстановления сил после долгой дороги. Не так ли, Мари?

Как и просила сестра, Штальбаум составил грязную посуду, включая так и не выпитый Мари кофе, в раковину. После этого вытряхнул пепельницу. Из Мюнхена в Берлин путь не близкий, да еще и насыщенный на встречи день, - как бы то ни было, Фриц тоже был порядком вымотан и нуждался в отдыхе. Не так сильно, как после караулов, но так мирная и сытая столица пока что больше подвигов не требовала.
- Доброй ночи, Мари.

Пиетет к личности младшего Штальбаума самому Фрицу был абсолютно непонятен и больше озадачивал, нежели льстил. Тем более, что сам он давно в родительском доме не жил, бывал редко и никак не мог симметрично ответить на столь абсолютную любовь и почтению к своей скромной персоне. А то, как это преподносила Мари еще и узвляло самолюбие мужчины. Ну вот как будто он этого хоть когда-то требовал или был в этом хоть как-то виновен. Как будто от того, что родители любили сына, они меньше внимания уделяли дочери.

Разумеется, непосредственно в спальне мужчина не задержался. Он скинул китель, заправил постель, но укладываться спать не спешил. Для начала он без суеты прошелся по этажу, поднялся на чердак и, стараясь не привлекать лишнего внимания, спустился в подвал. Стоило бы обыскать палисадник и каждую из комнат, в том числе ванную и комнату для прислуги, отдельно, но это бы уже отдавало основательной паранойей. Поэтому не обнаружив признаков посторонней активности, залежей евреев и беглых политических преступников, австрийских принцев и проституток с наркоманами, Фриц все-таки решил лечь спать. День и правда оказался долгим, стоило отдохнуть перед завтрашней встречей с Фридрихом. Все-таки малышка Мари молодец, смогла найти себе достойную партию. Право слово, за эту сторону жизни девушки брат изрядно опасался.
Но толком уснуть не удалось. Неизвестно, чем руководствовался неведомый Фрицу архитектор, когда планировал второй этаж дома Штальбаумов, но комнаты брата и сестры были разделены общей стенкой с, надо признать, сомнительного качеству звукоизоляцией. Проще говоря, молодые люди, если прислушаться, могли понять, что происходит друг у друга. Многие военные привыкают спать в любом месте и под любые крики, но специфика приказов, которые привык исполнять Фриц, была такова, что требовала кардинально противоположного: просыпаться от каждого шороха и очень внимательно слушать ночную тишину. Ведь, как известно, ночью нарушать законы и предавать партию в три раза веселее. И потому, заслышав голоса за стеной (мужской и женский), Штальбаум неспешно встал, спешно натянул брюки и майку и аккуратно достал из кобуры табельный пистолет. Подойдя к двери в спальню сестры, блондин еще раз прислушался. Вроде бы все стихло... Но нет, снова - мужской и женский голос. Фриц нахмурился и уверенно постучал в дверь.

Он ожидал дверь, приоткрытую на ладонь, недовольное лицо Мари и очередную ложь о том, что он параноик и никого там нет, она одна спит, чего желает и младшему брату. Согласитесь, если бы Мари укрывала преступников или занималась прилюбодеяниями, она бы поступила именно так. Это было логично, как дважды два. Но дверь настежь распахнул Фридрих. В белье. Вот это поворот!
- Фридрих? Какого черта?! - справившись с первым удивлением, Фриц сделал шаг вперед, выдавливая жениха сестры в комнату. С такой же бескомпромиссностью входили штурмовики и офицеры СС в дома врагов Рейха. - Изволь объясниться.

Отредактировано Fritz Stahlbaum (2020-12-08 17:40:19)

С одной стороны Фриц был разочарован. Чудовищно разочарован. Он ожидал чего-то... менее тривиального, чем непорядочный жених. С другой стороны, вот от кого мужчина такого не ожидал, так это от порядочного и правильного Фридриха, образца честности и благонадежности. Фриц с легкостью допускал, что Фридрих даже более честный, порядочный и правильный, чем он сам.
- То, что ты собираешься жениться на Мари мне уже известно, - холодно ответил Штальбаум. Часть про любовь он сознательно опустил, потому что в его мире не было принято говорить о чувствах, - Но тебе ли не знать, что в постель к порядочной фройлян уважающий себя офицер попадает только став ее мужем. И ты отлично знаешь, как смотрит на это партия.

О том, как первые лица нации придерживаются собственной идеологии, унтерштурмфюрер СС Штальбаум, офицер сопровождения в заграничных поездках, тоже знал. И знание это должно было умереть вместе с ним. Но то люди, стоявшие у истоков НСДАП... В Дахау Фриц видел не только бывших кронпринцев павшей Австро-Венгерской Империи, коммунистов и евреев, но и бродяг, наркоманов, педерастов и проституток. Они были немцами, некоторые с виду очень даже благопристойными, но своим недостойным, порочащим немецкую нацию поведением низвели себя до статуса биологического мусора, который партия и Третий Рейх, как бы им было не печально, должны искоренить и выжечь огнем. И сейчас Мари балансировала на той грани, когда...

- Ты понимаешь, что сделал? - Фриц говорил совершенно спокойно, делая акцентированные паузы между словами. Фридрих был виновен, от и до, как более старший, как более сведущий, как более сильный волей и телом, в конце концов. Как мужчина, который всегда несет ответственность, имея дело с женщиной. На сестру мужчина не смотрел в этот момент, но шкурой чувствовал ее недовольный, прожигающий взгляд. Когда Фридрих сумел заткнуть ей рот, блондин не без удивления отметил, что хоть кому-то это удается. - Скажи, какие же, черт побери, формальности помешали тебе сделать Мари своей женой?

Все это было не правильно. Противно политике Рейха и совершенно скверно с точки зрения этики и морали. Кто-то более ветреный и романтичный, возможно, нашел бы красоту в подобных "отношениях: двое влюбленных, не смотря на все препоны, стремятся на встречу счастью, окрыленные любовью, настанет день и они обязательно поженятся. Вот только Фриц был материалистом и прагматиком, а потому прекрасно помнил, куда заводят такие вот наивные фантазии. В его достаточно квадратно-гнездовом мышлении, к которому склонно большинство немцев, все было ясно как Божий день, - если мужчина любит женщину, он вступает с ней в брак; если мужчина хочет овладеть женщиной без всяких обязательств, - он водит ее за нос, врет напропалую и пользуется наивной дурочкой. В конце концов, обещать не значит жениться. И дело было совершенно не в гордости Фрица (его-то это как трогать должно было, в конце-то концов?), а в чести и репутации семьи Штальбаумов вообще, и Мари в частности. Малышки Мари, которую матушка всегда так оберегала и об этом же просила младшего сына.

- Значит разрешение наследственного суда уже есть? Или вы тоже ждете чьего-то разрешения? - яда в этом вопросе было столько, что гремучей кобре стоило бы удавиться от зависти. - Или у тебя были причины только как можно скорее залезть к ней под юбку? Разумеется, о которых ты мне ничего не можешь рассказать.

Фриц чувствовал, что начинает закипать, а потому замолчал, чтобы вздохнуть поглубже и взять небольшую паузу для восстановления дыхания и успокоения мыслей. Злость сейчас ни к чему. Разумеется, можно было бы выбить дерьмо из совратителя его сестры. Можно было бы сгноить его в трудовом лагере, где очень быстро крысы ощипают его и без того жиденькие усики. Можно было... да все, что угодно. У офицера СС полномочий хватало, все-таки элита немецкой нации. Но стоило ли? Все же Фридрих Дроссельмейер был племянником крестного отца, другом семьи, знакомым с давних пор. К тому же до конца не понятно было, какая роль у "женишка" в СД, и нет ли у Рейха на него долгоиграющих планов.

Требуя ответа от Фрица, Мари тем самым требовала ответа от всего Германского Рейха, Адольфа Гитлера, Германа Гесса и Йозефа Геббельса. Это был скользкий путь, на котором так легко упасть и обронить что-то очень важное. Жизнь, например, свою и всей семьи. И кто-то должен был поставить зарвавшуюся самодурку на место. Мало того, что своим легкомыслием она превратила себя в шлюху, так сейчас она открыто, при двух полноценных гражданах Германии, да еще и офицерах, позволяет себе обсуждать и осуждать законы "О здоровом браке" и "О защите немецкой крови и немецкой чести". Хуже стало бы, только будь Фридрих хотя бы на восьмую часть евреем.

- Кто? Ты? - Гитлер много внимания уделял вопросам семьи и брака, ставя во главу угла крепкие патриархальные и многодетные семьи, во главе с сильным мужчиной-лидером. Женщинам же отводилась традиционная роль матери и хранительницы домашнего уюта. И именно такой устой был утвержден на законодательном уровне. Если женщина шла работать, это свидетельствовало о бедственном положении семьи и сполна характеризовала ее мужа, отца или брата. Мари, не нуждаясь в деньгах, работала, что бросало тень на всю семью. Фриц терпел, ведь для вечно самоутверждающейся Мари это так важно. Но столь аморальное поведение выходило за всякие рамки. - Жизнь каждого из нас принадлежит Германскому Рейху и Национал-социалистической партии Германии. И твоя - в том числе. Все мы делаем то, что нужно стране, нации и фюреру: убиваем, умираем, а если нужно - выходим замуж и рожаем детей, чистых кровью и верных нации солдат Рейха. Или ты не веришь идеологии партии? Не веришь Рейху и его лидерам?

Страшное обвинение. По сути, билет в один очень скорый конец. Фридрих должен был это понимать, Мари, если она и правда оставалась той самой сестрой, которую помнил блондин, тоже. В противном же случае...